, заместителю резидента по вопросам безопасности, и раньше поступали 
сигналы о неблаговидном поведении завхозихи, и ее судьба была предрешена. Ее 
посадили на ближайший рейс «Аэрофлота», а через некоторое время, когда 
подобрали нового завхоза, следом отправили мужа.
      Особую главу в нашей жизни в Копенгагене составляли многочисленные 
делегации из Советского Союза. В отличие от какойнибудь СьерраЛеоне или 
Бурунди, в Дании дня не проходило без того, чтобы ее не осчастливила своим 
присутствием какаянибудь делегация из Союза. «Посланцами доброй воли» мог быть 
кто угодно: то министр сельского хозяйства, прибывший ознакомиться с широко 
известными в мире, в том числе в его собственном министерстве, достижениями 
датчан по части маточного свиноводства; то скромный референт из международного 
отдела ЦК с заданием разъяснить датским коммунистам смысл очередной инициативы 
Москвы, о которой уже раструбили по всем странам ТАСС и АПН; то какойнибудь 
академик, ученый, профсоюзный деятель, еще ни разу не выезжавший за предел 
социалистического лагеря.
      По следам только что возвратившейся делегации выезжала новая, с точно 
таким же заданием, но уже не из Ростовской области, а из Липецкой. И липчане из 
тех же номеров гостиницы, в которых ночевали ростовцы, ехали по тому же 
маршруту на фирму «Брюэль и Къер», примеряли там те же самые белые халаты, 
охали, ахали, цокали языками, сокрушенно мотали головами, а оттуда направлялись 
на ферму Ларса Ларсена, смотрели, как он ловко доит породистых коров, кушали 
парное молоко, аккуратно записывали свои впечатления в толстые блокноты, 
заинтересованно обсуждали их, мечтали, обещали ввести «ихние» методы у себя в 
Лебедяни или в Данкове, забросать пустые прилавки магазинов колбасами, сыром и 
прочей снедью…
      Отчеты о поездках за границу уже не умещались в официальных хранилищах 
министерств и комитетов, их переносили в подвалы и котельные, и они пылились 
там никому не нужные, пока дядя Васяистопник не задвигал их кочергой в печку. 
Но нефтедоллары продолжали исправно поступать в казну государства, и делегаты, 
удовлетворив собственное любопытство в Дании, собирались в новые страны, 
например Швецию или Голландию, чтобы наглядно представить себе успехи фирмы 
«Альфа Лаваль» и сконского изобретательного фермера Ларсона.
      Кажется, если бы хоть одна сотая полученных впечатлений была внедрена в 
практику сельского хозяйства Советского Союза, он до сих пор бы процветал, и 
Горбачеву вряд ли бы пришлось затевать перестройку. Но если мы не — смогли 
воспользоваться полезным опытом капитализма при строительстве коммунизма, то 
почему же он так же плохо помогает нам строить тот же капитализм?
      Наиболее ответственные делегации посол Егорычев приглашал в посольство, 
где по утрам на читку местной прессы собирался весь дипломатический персонал, 
ответственные руководители других ведомств, журналисты. Эти «утренние молитвы» 
использовались также для проведения совещаний на злободневные темы. Чаще всех 
присутствовала тема бдительности и соблюдения норм поведения советских граждан 
за границей.
      В кабинет посла набивалось до сорока—пятидесяти мужиков, и «молитва» 
превращалась в настоящую баню, потому что окна кабинета наглухо закрывались, 
чтобы противник не мог подслушать выступления обремененных секретами 
докладчиков из Москвы. Воздух вентилировался слабо, через двадцать минут 
кислород полностью замещался углекислым газом, и почтенные загранработники, как 
рыбы на берегу, хватали воздух ртом и еле успевали вытирать пот с крутых лбов.
      Посол полагал, что обмен мнениями с ответственными чиновниками из Союза 
должен был способствовать высоким целям воспитания людей, их объективного 
информирования в условиях ежечасно противостоящей им наглядной буржуазной 
пропаганды, сплошь и рядом грубо искажающей советскую действительность.
      Резонанс от новых советских мирных инициатив был столь велик, что его не 
удалось умолчать, несмотря на полное умалчивание. 
      Каждый из докладчиков считал своим долгом подчеркнуть важность своей 
командировки в Данию для процветания отечества и стеснительноскромно, както 
вскользь, отдавал дань достижениям датчан. Потом переходил к изложению 
внутриполитической или внутриэкономической ситуации, которая сложилась к 
моменту его отлета из Шереметьева. Пожеманившись немного и покрасовавшись на 
виду такой почтенной публики, докладчик переходил к фактам. Его рассказ в 
конечном счете выливался в гневное и нелицеприятное обличение 
бесхозяйственности и разгильдяйства. Делалось это с таким неподдельным пылом, 
который, естественно, предполагал непричастность самого рассказчика ко всем 
этим безобразиям.
      Он доводил до сведения притихших присутствующих, как пьяные нефтяники 
загубили в Тюмени целое месторождение, способное обогатить два Кувейта и три 
Бахрейна; как было начато строительство атомной электростанции на зыбучих 
песках ВолгоДона; как была решена проблема нехватки целлюлозы за счет 
существования Байкала. Он разъяснял, почему на совещание КПСС не прибыли румыны,
 итальянцы и испанцы и что замышляют против нас еврокоммунисты, сионисты и 
масоны; какой бардак творится в Госплане; кому набил морду сын министра 
внутренних дел Щелокова; за что был снят со своего поста первый секретарь 
Рязанского обкома; какими болезнями страдают наши вожди и когда, наконец, будет 
в основном построено коммунистическое общество.
      Слушатели закрывали от ужаса глаза, шевеля беззвучно губами, творя, 
повидимому, молитву «Спаси и сохрани нас, Господи, от погибели». Некоторые 
смущенно перешептыв