ечу и, в частности, в какой форме осуществить передачу денег. 
Думаю, их не следует отдавать, пока я не буду знать, что документы подлинные. А 
вообще-то я, как и вы, ваше превосходительство, мало чего ожидаю от этой затеи. 
Постараюсь провести встречу наилучшим образом, прекрасно осознавая, что вся 
ответственность лежит только на мне. К слову говоря, все же считаю, что было бы 
глупо отказаться от такого предложения: идет война. Кроме всего прочего, мы 
ведь не сами будем взламывать сейф англичан. Материал будет нам передан. Но кто 
знает: может быть, это всего только трюк.
 – Все возможно, – произнес посол. – Честно говоря, я не слишком-то и опечалюсь,
 если эта история окажется блефом. Ну да ладно, вот деньги. Пересчитайте, 
пожалуйста.
 Фон Папен достал из среднего ящика своего письменного стола толстую пачку 
банкнотов и подвинул ее ко мне. Стало быть, берлинский курьер прибыл вовремя. 
Купюры были различными – десяти-, двадцати– и пятидесятифунтовые банкноты, еще 
не бывшие в обращении, за редким исключением. Это обстоятельство показалось мне 
подозрительным.
 Посол, видимо, догадался, о чем я подумал, и сказал:
 – Купюры-то абсолютно новенькие.
 Пожав плечами, я принялся пересчитывать деньги. Точно – двадцать тысяч фунтов. 
Всю кипу завернул в лицевой лист газеты «Ля републик», лежавшей на столе посла. 
Когда я стал уходить, фон Папен проводил меня до двери.
 – Итак, постоянно думайте о том, чтобы не возникло никаких осложнений и 
трудностей ни для меня, ни для вас.
 Пожелание было, конечно, отличным.
 Зажав крепко под мышкой дорогой пакет, я отправился через сад посольства в 
свой кабинет. Там запер деньги в сейф.
 Ближе к концу рабочего дня я попросил секретаршу зайти ко мне. Зная, что ее 
обижу (выбора у меня, к сожалению, не было), сказал:
 – Будьте любезны передать мне второй ключ от сейфа. Он мне нужен.
 Она посмотрела на меня с удивлением и спросила:
 – Вы что же, более не доверяете мне?
 – К доверию или недоверию это, моя дорогая, никакого отношения не имеет. 
Просто мне иногда будут нужны сразу оба ключа. Поверьте мне, что я никоим 
образом не хотел вас обидеть.
 Не говоря более ни слова, она достала и отдала мне второй ключ, но не сумела, 
да и не старалась скрыть выражение обиды на своем лице. Я, однако, не мог 
рисковать. Между прочим, через неделю я отдал ей оба ключа, когда поехал в 
Берлин. Надо сказать, что она никогда не использовала мое доверие в личных 
интересах.
 В тот вечер вновь пришел в посольство без десяти минут десять. Я завернул 
шторы и выключил свет на входе, чтобы моего посетителя никто случайно не увидел 
снаружи.
 В темной подвальной комнате посольства наготове сидел профессиональный 
фотограф. Это был сотрудник нашего шифровального отдела, и ему можно было 
вполне доверять. Я собирался предварительно просмотреть пленки, которые 
принесет камердинер. Я и сам – фотограф-любитель, но в данном случае проявление 
фотопленок было слишком ответственным делом. Этот сотрудник предполагал, что 
речь идет о важных документах, но не знал, ни откуда они у меня, ни их 
содержания.
 Без двух минут десять я подошел к хозяйственному сараю на заднем дворе 
посольства, как мы и условились. Несмотря на звездное небо, ночь была темной.
 Было довольно холодно и тихо. Мне казалось, что я слышу стук собственного 
сердца. Примерно через минуту ожидания заметил, что в моем направлении что-то 
движется, но разглядеть ничего не смог. И тут же послышался шепот:
 – Это я, Пьер. Все нормально?
 Молча мы направились к домикам посольства. Шли довольно быстро, но он почти не 
спотыкался в темноте, видимо, обладал хорошим зрением.
 Пройдя сквозь неосвещенные двери домика, вошли в мой кабинет. Включенный мной 
свет ослепил обоих на несколько мгновений.
 В отличие от нашей первой встречи Цицерон нисколько не нервничал, пребывая в 
хорошем настроении. Должен признаться, что сам я немного волновался, не имея 
представления, чем все это закончится.
 Первым заговорил он, коротко спросив:
 – Деньги у вас?
 Я кивнул.
 Засунув руку в карман плаща, албанец извлек две катушки для пленок 36 
миллиметров. Он протянул их мне на открытой ладони, но, когда я хотел взять их, 
отдернул руку и произнес спокойно:
 – Сначала деньги.
 Подойдя к сейфу, я не сразу сумел открыть дверцу, видимо, из-за волнения 
перепутал цифровую комбинацию. К тому же я стоял к нему спиной. У меня даже 
мелькнула мысль, что он может нанести мне сзади удар, забрать деньги и скрыться.
 Когда я наконец открыл сейф и вытащил оттуда сверток, руки у меня немного 
дрожали. Быстро захлопнул дверцу сейфа, едва не прищемив себе большой палец.
 Повернувшись, увидел, что Цицерон стоит на том же месте, устремив любопытный, 
в некоторой степени даже алчный взгляд на газетный сверток в моих руках.
 Момент был критическим. Я не собирался отдавать ему деньги, пока не получу 
четкого представления, что мы выторговали. Подойдя к письменному столу, 
развернул пакет и принялся громко пересчитывать банкноты. Он подошел ближе и 
про себя следил за счетом, судя по движению его губ.
 …Пятнадцать тысяч… двести пятьдесят… пятьсот… сем