лером пути пересекались нечасто. Он занимался своими 
делами, я – своими. Я решил обогатить свой летный опыт, и один из офицеров ВВС, 
посещавший наш курс, порекомендовал мне инструктора, Родольфо Зигера, 
базировавшегося на аэродроме Сан-Фернандо, который находился в двух часах езды 
от центра Буэнос-Айреса, если добираться туда автобусом "Колективо". Немецкий 
иммигрант, во время Второй мировой войны Зигер служил в "Люфтваффе" и в 
качестве пилота "мессершмитта" Me-109 участвовал в "Битве за Англию". Вся его 
семья погибла во время бомбардировок Дрездена, и после войны Зигер эмигрировал 
в Аргентину, где переквалифицировался в пилота гражданской авиации. Он работал 
в авиакомпании "Аэролинеас Аргентинас", откуда и вышел на пенсию в чине 
старшего пилота. На пенсию особо не разживешься, поэтому он приобрел старенький 
самолетик "лускомбе силвэр" 1930 года выпуска, такой же допотопный, как 
автомобиль "ситроен 2CV", и стал давать уроки всем желающим. Машина его была не 
настолько надежная, чтобы сдавать на ней экзамен на право получения лицензии 
аргентинского пилота, но за ее аренду он брал недорого, да и мне любопытно было 
поучиться у человека, с которым, возможно, сражался в воздушных боях капитан 
авиации Уитчелл.

По прошествии нескольких недель, готовясь к практическим и теоретическим 
экзаменам, я узнал еще об одном аспекте бизнеса Родольфо. В ту пору в Аргентине 
были установлены высокие пошлины на ввоз бытовой электронной техники, а в 
Парагвае, всего лишь за несколько сот километров, эти товары пошлиной не 
облагались, так что контрабанда была неизбежна. Аргентинские таможенники, 
естественно, старались пресекать подобный промысел. Раз в неделю Родольфо 
перелетал через реку Плате, садился на фунтовую летную полосу в Парагвае и 
загружал свой "лускомбе" видеомагнитофонами и телевизорами. Маломощный самолет 
с трудом поднимался в воздух, и Родольфо пускался в обратный путь, пересекая 
реку во мраке ночи на бреющем полете, чтобы самолет не засекли радары 
аргентинских пограничников.

Однажды мы отправились в Мендосу, к подножию Анд. Родольфо удалось отыскать 
очень нужную и редкую запчасть к старому самолету, которую требовалось забрать 
с территории Чили почти на самой границе. Он попросил меня помочь. Маломощный 
"лускомбе" не мог перелететь через Анды, и потому этот отрезок пути предстояло 
преодолеть на автобусе. По прибытии на удаленный пограничный пост, 
примостившийся под сенью Аннапурны, я вдруг сообразил, что угодил в переплет. 
Вообще-то у меня было два паспорта – новозеландский и английский. Первый был 
незаменим для пересечения границы Аргентины, поскольку аргентинские власти в 
отличие от британцев не требовали визы у граждан Новой Зеландии. В Чили же, 
наоборот, в более выгодном положении находились британцы, им для въезда и 
выезда виза не требовалась, и потому там удобнее было пользоваться английским 
паспортом. Но я, собираясь в поездку в спешке, взял с собой только один 
документ – английский. Рассчитывать на то, что два неприветливых аргентинских 
пограничника, поднявшихся в автобус на пропускном пункте, посмотрят сквозь 
пальцы на отсутствие штампа, не приходилось.

Сообразив, что мой новозеландский паспорт с аргентинскими печатями лежит под 
замком в тумбочке возле моей кровати в Буэнос-Айресе, я решил попытаться 
проникнуть через границу обманным путем. Выбора у меня все равно не было. Я 
заявил, что у меня украли мой новозеландский паспорт и я еду в Сантьяго, где 
находилось единственное на всем южном континенте посольство Новой Зеландии, 
чтобы его восстановить. Пограничник постарше поверил моему объяснению, но 
молодой проявил подозрительность и приказал мне выйти из автобуса, чтобы 
произвести досмотр моих вещей. Вскоре в моем рюкзаке он обнаружил английский 
паспорт без соответствующих штампов и арестовал меня по подозрению в 
нелегальном въезде в страну.

Сотрудники пограничной полиции эскортировали меня в полицейский участок Мендосы,
 где меня обыскали с ног до головы и бросили в грязную камеру, в которой из 
обстановки имелись только сырой матрас и ведро. В этой камере я проскучал два 
часа, после чего меня препроводили в один из кабинетов, где за железным столом 
сидели два мрачных офицера. К моему неописуемому изумлению, выяснилось, что 
меня подозревают в шпионаже. Начался допрос. Полицейские интересовались, чем я 
занимаюсь, где проживаю, кто мои друзья, и аккуратно записывали мои ответы в 
маленькие черные блокноты. Через час мне уже казалось, что нелепее вопросов я 
не слыхал в жизни.

– Как зовут вашу собаку? – спросил один из офицеров.

– Джесси, – ответил я, едва скрывая раздражение.

Ночевать меня отправили в ту же грязную камеру, а утром я предстал перед 
полковником ВВС Аргентины, специально прилетевшим из Буэнос-Айреса, чтобы 
допросить меня.

– Как зовут вашу собаку? – грозно осведомился он.

– Вчера меня уже спрашивал об этом один из здешних, – с невинным видом отвечал 
я, недоумевая, с чего вдруг мой щенок из породы лейкленд-терьеров стал 
представлять опасность для "аргентинских ястребов". Позже я понял, что они 
испытывали мою "легенду". Если я и впрямь безобидный студент, прибывший на 
учебу в Аргентину по обмену, значит, я без труда должен вспомнить такие 
несущественные детали, как кличка моего пса. Шпиону же гораздо сложнее изо дня 
в день отвечать правильно на нелог