родине, если хоть 
что-то из того, что я тебе сказал, выплывет наружу, но ты ведь наверняка из тех,
 кто умеет держать язык за зубами, – сказал я, надеясь, что Голдстайн клюнет на 
мою маленькую лесть. – До окончания конференции нам с тобой лучше не общаться. 
Конечно, мы будем здороваться, но продолжительных разговоров нужно избегать. 
Когда вернемся в Лондон, угощу тебя обедом, тогда и поговорим как следует, – 
предложил я и сменил тему, поскольку мы уже приближались к главному входу в 
отель, у которого могла дежурить наружка ФСБ в ожидании, когда Уилер и другие 
подозреваемые в шпионаже лица начнут разъезжаться. Голдстайну хотелось 
вернуться в зал приемов, и потому, поболтав с ним еще немного, я пожал ему руку 
и поднялся наверх в свой номер, чтобы все хорошенько обдумать.

На эту операцию ушли месяцы планирования и подготовки, к тому же на нее уже 
были потрачены приличные деньги. Если я сейчас прерву ее осуществление, все 
пойдет насмарку. А с другой стороны, мог ли я полностью положиться на 
Голдстайна? Он сообщил мне, что вечером того же дня у него ужин с несколькими 
приближенными Ельцина, во время которого он рассчитывает провернуть крупную 
сделку. Одно его неосторожное слово под воздействием лишней рюмки водки, и я 
могу оказаться в Лефортовской тюрьме. И все же, хотя я очень нервничал при 
мысли о необходимости продолжать операцию, отступать было уже поздно. Завтра я 
заполучу тетради, как и было намечено. Приняв это решение, я встал, прихватил 
свою спортивную экипировку и спустился в оздоровительный центр при гостинице.

Высокий длинноногий мужчина пятидесяти, но в хорошей для своего возраста форме, 
занимал один из тренажеров – беговых дорожек. Для разминки я встал на такой же 
рядом с ним.

– Добрый день, – приветствовал он меня в той доброжелательной, но 
снисходительной манере, в какой армейские офицеры обращаются к своим солдатам. 
Мы представились друг другу. Он был из "Контрол риске" – агентства 
корпоративной безопасности, которое готовило консультационный отчет для своих 
клиентов, пожелавших вложить деньги в России.

– Чертовски рад, что оказался здесь, – сказал он. – Я впервые в России, здесь 
интересно. Вот только до сих пор не возьму в толк, как мне дали визу.

– Почему это? – спросил я.

– Я ведь армейский полковник. Они тут повсюду за мной следят. – Он кивнул в 
сторону молодого человека, упражнявшегося на гребном тренажере. – С этим все в 
порядке. Можно разговаривать свободно. Он англичанин, работает на "Морган 
Гренфелл". Я уже успел проверить, – сообщил полковник заговорщическим шепотом.

Я сдержал позыв рассмеяться над его разыгравшимся воображением и сосредоточился 
на беге. Полковника я снова увидел следующим утром на проспекте Маркса. Он 
изучал лица прохожих с сосредоточенностью полицейского, высматривающего на 
трибуне во время футбольного матча лица известных хулиганов. Пройдя метров 
пятьдесят, он вдруг остановился и наклонился, чтобы заняться шнурками своих 
ботинок, осторожно оглядываясь в поисках привидевшегося ему "хвоста".


x x x

В то утро я побывал на последних лекциях в "Метрополе". Гвоздем программы стало 
выступление Виктора Черномырдина – будущего премьер-министра, а тогда главы 
Газпрома, огромной российской газодобывающей корпорации. Послушать его приехали 
несколько работников британского посольства, включая и Уилера, чье прикрытие 
давало ему удобный предлог побывать на подобном мероприятии. Я тоже что-то 
царапал в блокноте, чтобы соответствовать "легенде", но содержания лекции почти 
не улавливал. Мыслями я полностью сосредоточился на предстоящем деле.

Наскоро пообедав, я поднялся к себе в номер, хорошенько запер дверь и вынул из 
"дипломата" тетрадь для записей формата А4 производства фирмы "У.Х.Смит". 
Страниц двадцать в ее начале я заполнил записями с конференции, которые в 
Лондоне были никому не нужны. А вот пятую страницу с конца я аккуратнейшим 
образом вырвал, перешел в ванную и расстелил ее на пластмассовой крышке унитаза,
 после чего достал из дорожного несессера флакон лосьона после бритья "Ральф 
Лорен поло спорт". Смочив небольшой ватный шарик подмененным содержимым флакона,
 я стал медленно и методично водить им по поверхности бумаги. Через несколько 
секунд на нем стали проступать крупные русские буквы, выведенные почерком 
Симакова, которые постепенно темнели, приобретая насыщенный розовый цвет. Я 
тщательно просушил бумагу гостиничным феном, стараясь не помять ее слишком 
сильно и в то же время хотя бы частично удалить резкий парфюмерный запах. 
Листок выглядел теперь как самое обычное письмо, только написанное несколько 
необычными розовыми чернилами. Затем я потянул за мягкую, телячьей кожи 
вн