ал с унылым кабинетом. Стены его были покрыты картами Советского 
Союза, подвешенными над невысокими, серыми, как паутина, сейфами. Отстающие 
наклейки на старых сейфах призывали нас убедиться, что они надежно заперты.

Необходимость бдительности была нашей постоянной заботой во время учебы IONEC. 
Каждый вечер перед уходом из кабинета мы должны были убеждаться, что все 
документы, все бумажки, пусть даже самого безобидного свойства находятся под 
крепким запором. Охранники еженощно усердно осматривали каждую комнату, и, если 
обнаруживали какую-то оплошность, виновный получал письменное "Предупреждение о 
нарушении правил бдительности". Пол, клерк GS, деливший со мной кабинет, 
получил однажды такое предупреждение за то, что после вечернего футбольного 
матча оставил на вешалке рубашку с монограммой. Три предупреждения в год влекли 
за собой официальный выговор от департамента кадров, что могло означать 
отстранение от службы за границей.

Я включил свой терминал ATHS (Автоматизированная система обработки 
шифротелеграмм) и стал ждать, когда он прогреется. ATHS представляла собой 
допотопную внутреннюю сетевую компьютерную систему, созданную за большие деньги 
специально для МИ-6. Установка ее велась так медленно, что она оказалась 
устаревшей еще до того, как начала наконец работать в январе 1990 года. Она 
должна была позволять разведчикам отправлять и получать телеграммы, сидя за 
столом, не тратя времени на секретарш и писанину. Но текстовый процессор был до 
того сложным, что пользовались им лишь компьютерно грамотные молодые офицеры. 
Система обработки сообщений была столь медлительной и ненадежной, что зачастую 
проще и быстрее было прибегать к перу и бумаге. Когда прошла чуть ли не 
вечность, дисплей прогрелся, и я прошелся по нескольким экранам в поисках 
телеграмм. Их не было, поэтому пришлось подумать над другим занятием.

Вот так проходили мои первые дни в SOV/OPS. Чувство новизны стало притупляться, 
а медлительная рутина после суматохи IONEC вызывала разочарование. Каждые 
несколько дней я опрашивал какого-нибудь агента, большей частью британских 
бизнесменов с интересами в России, потом до вечера записывал полученные 
сведения. Пока что я составил лишь одно малозаметное донесение СХ. Непохоже 
было, что мой вклад жизненно важен для проведения британской внешней политики, 
если только мы не пытались поддерживать благосостояние какого-нибудь 
экспортирующего бумагу государства.


x x x

Когда я начал работать в Восточноевропейском управлении, перемены наступали как 
в самом управлении, так и в той географической зоне, которой мы занимались. 
Недавно рухнула Берлинская стена, каждый день приносил новые вести о развале 
Советского Союза и о переориентации стран бывшего советского блока на Запад. 
Воздействию цунами, разрушавшего советскую административную машину, подвергся 
даже КГБ. Под руководством Евгения Примакова он был преобразован в две новые 
организации. СВР, нечто вроде МИ-6, стала заниматься сбором развединформации за 
рубежом. Контрразведка была возложена на ФСБ, приблизительный аналог британской 
МИ-5.

В Сенчури-хаус удовлетворение, вызванное крушением Советской империи, победой 
над старым врагом, сочеталось с осторожностью. МИ-6 приходилось пересматривать 
свою стратегию, одной из первых перемен явилось вступление во взаимодействие с 
СВР и ФСБ. Всего несколько лет назад такое было немыслимо. Обе стороны признали,
 что диалог будет взаимовыгодным, поэтому глава московской резидентуры Джон 
Редд был "выдан" СВР и программа регулярных деловых встреч начала действовать. 
Для разведки в России по-прежнему приходилось делать больше усилий, чем в любой 
другой стране, но масштабы ее стали иными. Небывалая политическая открытость, 
принесенная гласностью, привела к тому, что информация, считавшаяся прежде 
разведданными, стала вполне доступной. Теперь было легко узнать из газет, что 
производит, к примеру, такой-то завод на Урале. То, что интересовало МИ-6, 
находилось на более высоком уровне; на языке разведчиков, "порог" донесений СХ 
стал выше.

Поскольку я был стажером, меня не посвящали в самые тайные русские дела, 
именуемые "совершенно секретными", являвшиеся источником большей части важных 
разведданных. Я должен был начинать с самой нижней ступени, утешаясь тем, что 
иногда наиболее продуктивные дела исходят из неприметных, неожиданных 
источников.

Именно руководствуясь этой мыслью, Стюарт Рассел, только что сменивший 
Фаулкрука, дал мне первое серьезное поручение. Рассел служил в Лиссабоне, в 
Стокгольме, последнее время – в Москве. Теперь он находился на том решающем 
этапе, когда требовалось зарекомендовать себя птицей высокого полета, иначе его 
карьера могла завершиться какой-нибудь незначительной должностью в Главном 
управлении, или в какой-нибудь сонной резидентуре в Африке или на Дальнем 
Востоке и вынужденной отставкой в пятьдесят пять лет. Он мечтал возглавить 
венскую резидентуру, одну из самых крупных и самых важных, где можно было 
как-то проявить себя. Но сперва был вын