старался, у него все получается «comrado Ilks». Вскоре он просит разрешить ему 
называть меня по имени. Он без конца задает мне вопросы — а не лучше ли так, не 
нужно ли что-то сделать иначе. «Chico» очень недоволен ходом занятий и не дает 
покоя командирам батальона и рот своими предложениями. Он требует, чтобы чаще 
проводились тактические занятия. Жалуется, что бригада уже существует больше 
месяца,, но до сего времени еще нет патронов для учебной стрельбы. Мы быстро 
начинаем понимать друг друга и становимся друзьями. Он очень настойчив и хочет, 
чтобы я постоянно бывал у него в батальоне. Я и в самом деле бываю в третьем 
батальоне чаще, чем в других. В Мадриде у «Chico» невеста. Он показывает мне ее 
фотографию, говорит, что ростом она выше его. Ей тоже только двадцать лет, но 
она комсомолка и уже работает на ответственной работе — заведующей одной из 
мадридских столовых.
Однажды он показывает мне три мелко исписанных с обеих сторон листа. Это он 
написал своей невесте и интересуется, пишу ли я такие же длинные письма. Он 
всегда что-нибудь читает и каждый вечер учится. В батальоне он организовал 
учебу и с гордостью рассказывает, что в третьем батальоне скоро не будет ни 
одного неграмотного. В батальоне и бригаде его очень любят. Несмотря на 
Молодость он своей активностью и самоотверженным трудом завоевал в бригаде 
огромный авторитет.
Только комиссар четвертого батальона Карлос — член Коммунистической партии. Это 
стройный, симпатичный парень, тоже мадридец. Ему двадцать пять лет. Я поражен 
тем, что он знает много русских слов. Оказывается, что в 1936 году он был 
членом испанской делегаций, посетившей, на Октябрьские праздники Москву. Карлос 
молчалив, но очень старателен, много работает, пытаясь улучшить быт солдат, в 
его батальоне тоже постоянно занимаются ликвидацией неграмотности. Он всегда 
находится среди солдат, стараясь поднять их политическое сознание. Он много 
рассказывает о виденном в Советском Союзе. Благодаря своему такту, вежливости и 
серьезному отношению к людям, он пользуется большим авторитетом и среди 
офицеров батальона. Карлос любит художественную литературу. Обычно застенчивый 
и медлительный, он распаляется, защищая свою точку зрения, когда участвует в 
спорах по вопросам политики, философии или литературы.
С офицерами бригады мне не удается так скоро сблизиться. Бригадный «jefe», 
встречаясь со мной, всегда выражает свое сочувствие по поводу того, что я так 
много работаю, и предлагает отдохнуть. Офицеры в своем большинстве являются 
представителями интеллигенции. Часть из них в армии никогда не была, часть уже 
раньше служила офицерами, некоторые были младшими командирами и только теперь 
стали офицерами. По своей политической принадлежности они главным образом 
республиканцы или беспартийные.
Лень — характерная черта испанской буржуазии. Безделье в так называемых высших 
кругах считается хорошим тоном. Чем-нибудь заниматься, о чем-нибудь заботиться 
считалось в высшем свете просто зазорным. Не зря испанским грандам, кроме 
поместий, теперь ничего не принадлежит. Испания, когда-то самая богатая и 
могущественная страна в мире, уступила свои природные богатства иностранному 
капиталу. Англичане захватили медные и ртутные рудники и другие отрасли горной 
промышленности, немцы — химическую, электротехническую промышленность, французы 
и американцы — металлургическую промышленность и машиностроение. Испания, 
бывшая когда-то одной из самых развитых стран в мире, превратилась теперь в 
одну из самых отсталых.
Безделье в высших кругах испанской буржуазии приняло весьма изощренные формы. 
Там способны часами просиживать за обеденным столом, по целому часу пить чашку 
кофе или рюмку коньяку. Впрочем, прожив в Испании два года, я ни разу не видел 
пьяного испанца. Уважающий себя испанский гранд никогда не ложится спать раньше,
 чем в два или три часа ночи и не встает до одиннадцати или двенадцати часов 
дня. Обычно они — ярые политиканы, без конца могут говорить о чем угодно, но 
как только от слов нужно переходить к делу, становятся ко всему удивительно 
безразличными.
К сожалению, этой ленью болеет в некоторой мере также испанская интеллигенция и 
мелкая буржуазия. Среди командного состава 108-й бригады я встречал многих 
людей, готовых с радостью часами рассуждать о том, что нужно делать, но ровно 
ничего не делавших. Нередко некоторые меня вполне серьезно спрашивали, зачем я 
так беспокоюсь — ведь мое положение позволяет мне ничего не делать. Они были в 
полном недоумении, когда я принимался чистить винтовку или ложился рядом с 
бойцом на землю, чтобы показать, как нужно держать винтовку во время стрельбы, 
или когда я с лопатой в руках показывал, как лучше оборудовать окоп. Зато 
неутомимыми, терпеливыми, честными и самоотверженными показали себя испанские 
бойцы. Всегда веселые, они безропотно переносили все трудности. Они охотно 
выполняли любое приказание, я никогда не слыхал, чтобы они жаловались на 
трудность задания.
Недели через две я все же пришел к выводу, что с моими скудными знаниями языка 
мне очень трудно справиться со своими обязанностями, а работы было очень много. 
Изо дня на день мы ждали приказа выступить на передовую, а тогда будет еще 
труднее. От командира бригады я получил разрешение съездить в Альбасете, чтобы 
с помощью штаба интернациональных бригад хотя бы на несколько месяцев получить 
себе переводчика. Я надеялся, что мне, может быть, удастся выпросить своего 
первого альбасетского знакомого — Арона Таубе. Но его мне не дали. Я получил в 
переводчики украинца Колю из резерва; родители его в свое время эмигрировали и 
он вырос в Париже.
За те несколько дней, которые я нахожусь в Альбасете, я встречаюсь с Михаилом 
Шварцом, здесь его зовут Эгоном Шмитом, в Риге мы звали его просто Мишей, с 
даугавпилсцем Бароном, который работает в Альбасете и может рассказать почти о