всех находящихся в Испании, так как он цензор и читает все латышские письма.
Барон сообщает нам неприятную весть. Приехавшие последними из Латвии 
рассказывают, что в Риге идут нехорошие слухи о Розенберге (Кулие). Его сняли с 
работы, и исключили из партии. Он будто троцкист. Некоторые даже утверждают, 
что, Кулий был связан с охранкой и что он удрал в Испанию, боясь, как бы его не 
разоблачили и наказали. Однако, те, кто ближе знает Кулия, этому не верят. Я 
тоже не могу поверить этому и говорю, что тех, кто распускает необоснованные, 
неподтвержденные фактами слухи, надо привлекать к ответственности. Уже не раз 
умышленно распространялись слухи о честных товарищах, чтобы их 
скомпрометировать. Кроме того, тут никто не отрицает того факта, что он уехал с 
разрешения соответствующих латвийских комсомольских органов.
Барон еще рассказывает мне, что в госпитале работает медицинская сестра Рива 
Волщонок (Лейбович) из Даугавпилса, а в батальоне Димитрова находится Борис 
Цинис, рижский студент. В Испании уже насчитывается несколько десятков бойцов 
из Латвии, но ожидается прибытие еще большего количества товарищей — они уже 
находятся в Париже.
С Мишей я встречался в Риге только несколько раз. Он изучал математику, хорошо 
знал Европу и говорил на многих европейских языках. Миша находится в Испании 
уже с начала 1937 года. Он был комиссаром роты связи 15-й англо-американской 
бригады, там его ранило в ногу. Мы вспоминали Ригу, он беспокоился за свою 
семью.
Жена его Лена после четырехлетнего тюремного заключения теперь, правда, на 
свободе, но не имеет работы. Семилетняя дочка воспитывается у своей бабушки в 
Даугавпилсе.
В Альбасете, как и во всех испанских городах, принято после захода солнца 
гулять. В это время все население обычно находится на улице. Мы с Мишей не 
замечаем, как улицы постепенно пустеют. Наконец на улице остаемся только мы 
вдвоем. Уже за полночь, а мы все говорим и говорим. Мы расстаемся только тогда, 
когда над Альбасете уже занимается утро. Больше мне увидеть Мишу не довелось. 
Вскоре он вернулся в свою 15-ю бригаду, где был назначен командиром саперной 
роты. Потом он некоторое время был комиссаром военного училища Пбсо Рубиа. В 
последних боях на реке Эбро он опять командовал саперной ротой 15-й бригады и 
18 августа 1938 года погиб. Мишу тяжело ранило осколком снаряда и через 
несколько минут он умер.
Тогда, в раннее майское утро, я, простившись с Мишей, пошел прямо на вокзал и 
вместе с моим новым, другом Колей отправился обратно в 108-ю бригаду.
Когда мы вернулись, бригада уже получила приказ выступить в Дон-Бенито, к 
самому фронту, где должна была сменить бригаду, которая уже долгое время 
находилась на передовой линии. Дон-Бенито — небольшой прифронтовой городок с 
железнодорожной станцией, с обычными для Эстрема-дуры небольшими каменными 
постройками. Городок уже перенес несколько воздушных налетов. Местами видны 
разрушенные дома. Хотя бригада размещается не в самом городе, наблюдатели 
противника или шпионы, видимо, все же донесли о передвижении войск, и на другой 
день городок опять пережил очередной налет фашистской авиации.
Жутко было смотреть, как при сигнале тревоги матери в отчаянии звали детей и 
все жители быстро схватив небольшие узелки, бежали по узким улочкам из города. 
Под некоторыми домами устроены убежища. За полминуты на город было сброшено 
несколько десятков бомб. Воздушные волны ударяют сразу со всех -сторон. Затем в 
убежище врывается сильный запах дыма и гари. 
Выйдя из убежища, мы видим, что весь городок окутан облаками дыма и пыли. 
Матери, причитая, ищут и зовут своих детей, которых они не успели найти до 
тревоги. Какой-то мальчик, прибежав из убежища к разрушенному дому, в отчаянии 
смотрит на развалины, не зная, что делать. Затем он начинает что-то искать в 
развалинах — он спохватился, что под ними, может быть осталась его мать или 
сестричка, и хочет их спасти. Старая тетушка, вся в пыли, семенит куда-то, 
громко плача и размахивая руками — кажется, что от нервного потрясения она 
лишилась рассудка. Наш шофер рассказывает, что в парикмахерскую попала бомба и 
погибла девушка, которая пошла туда завиваться. Одна бомба упала на мощенную 
камнем городскую площадь, вырыв воронку глубиною в 1,5 метра и метров в 5 
диаметром.
Такие мощные бомбы здесь, конечно, не нужны. Городок Дон-Бенито можно 
уничтожить и куда меньшими бомбами. Фашисты, готовя новую империалистическую 
войну, видимо используют испанскую войну .для испытания своих бомб.
В этом секторе фронта мы позиций все же не занимаем. Ночью бригада получает 
приказ выступить на Каталонский фронт. После нескольких дней езды мы попадаем в 
городок Моюэла в секторе Сарагосского фронта. В действительности это не город, 
а всего лишь деревня с двумя церквами. Одна из них разгромлена, выжжена и 
превращена в склад сельскохозяйственных машин, а другая полна необмолоченного 
хлеба. Идет молотьба. Моюэла находится в 10—12 километрах от линии фронта, но 
война, кажется, ничего не изменила в здешней жизни. В доме, где мы с Колей 
останавливаемся, нас угощают парным молоком, яйцами и другими яствами, но когда 
мы хотим уплатить, хозяйка, к нашему удивлению, отказывается взять деньги. 
Неразговорчивая вначале крестьянка потом рассказывает нам:
- У нас уже создана коммуна и деньги отменены. Мы все получаем от коммуны. На 
вопрос, почему же потребовалось так срочно создавать коммуну, женщина отвечает: 
— Приехали из города, созвали всех и объявили, что создается коммуна и что все 
те, кто против коммуны, — фашисты; фашистом быть никто не хотел, и все были за 
коммуну.
Мы поинтересовались дальше:
- Кто же этой коммуной управляет, вы сами избрали руководство?