интерес к строительству социализма в России. Видно, что он много читал. С 
невероятным упорством и терпением Франциско старается, чтобы я понял его. Я 
благодарен ему за то, что он так терпеливо помогает мне овладевать языком.
Когда мы садимся завтракать, уже двенадцатый час. «Jefe» или «comandante», как 
обычно называют командира бригады — майора, тоже любит поговорить. Он член 
Республиканской партии и все время рассказывает о своих приключениях.
Наконец завтрак закончен. После двенадцати к «jefe» начинают приходить 
командиры батальонов и другие с разными бумагами. Опять начинаются длинные 
разговоры и обсуждение всевозможных вопросов. Штаб напоминает какой-то клуб.
В два часа дня в батальонах приступают к послеобеденным занятиям, в штабе 
становится тише. Но вскоре подают обед — обильный, из четырех-пяти блюд, потом 
кофе и по рюмке коньяку. Прислуживающий за столом наливает каждому по одной 
рюмке, затем бутылка с коньяком ставится в сторону. Редко кто просит налить 
вторую рюмку. Обед похож на небольшой банкет. Он тянется три-четыре часа. После 
шести занятия в батальонах кончаются. Опять приходят командиры батальонов и 
офицеры из рот.
Кругом царит удивительное спокойствие, даже скука. Таков «рабочий стиль» штаба, 
Я не понимаю, что это — просто беспечность, халатность или нечто похуже.
На другой день я спрашиваю своею нового друга, капитана Франциско, когда «jefe» 
бывает в своей бригаде.
— El no hoy tempo (ему некогда - исп.) — отвечает он и улыбается с легкой 
грустью. Да, я тоже вижу, что «jefe» в самом деле некогда бывать в своей 
бригаде.
Когда я начинаю интересоваться работой штаба, Франциско объясняет мне, что 
«jefe» считает, что никакой штаб вообще не нужен; весь штаб состоит только из 
него, Франциско, и нескольких писарей, которые оформляют разные документы 
бригады. Я предлагаю Франциско ознакомить меня с батальонами. Он с готовностью 
соглашается. Нам подают обед отдельно, и мы идем в пулеметную роту, которая 
занимается в поле за городом.
Командир пулеметной роты уже семь лет служит в испанской армии, раньше он был 
капралом, а теперь лейтенант. В роте восемь станковых пулеметов системы 
«Максим». На занятиях рота изучает материальную часть. Я убеждаюсь, что 
пулеметные расчеты в самом деле быстро разбирают и собирают пулемет. Умеют 
быстро заряжать, вынимать патронные ленты и вообще обращаться с пулеметом. 
Правда, выясняется, что бойцы еще ни разу не стреляли.
Начальник штаба рассказывает мне, что вся бригада вооружена таким же пехотным 
оружием, как и Советская Армия. В каждом батальоне по четыре станковых пулемета 
и восемь ручных пулеметов системы Дегтярева.
Я пытаюсь выяснить, какой в батальоне план занятий. Оказывается, что никакие 
тактические учения — отделения, взвод в наступлении, обороне, разведке — не 
проводятся. Разбирают и собирают пулемет, наводят, заряжают и разряжают. Еще 
занимаются строевой подготовкой, выполняют команды: «Встать!», «Ложись!», 
«Перебежками 20 шагов вперед!», «Отделение, развернись!», «Становись!» и т. д. 
Но когда я начинаю спрашивать, как выбирать для пулемета позицию, чтобы иметь 
хороший обстрел, или как применять пулемет в наступательном бою, то убеждаюсь, 
что такими вопросами здесь вообще не занимаются.
В последующие дни обхожу батальоны. Оказывается, что во многих ротах совсем не 
чистят оружие. На несколько дней я превращаюсь в инстуктора по чистке винтовок. 
Капитан Франциско познакомил меня со всеми батальонами, и я иду теперь туда 
один, но часто он сопровождает меня. Мы становимся все более близкими друзьями. 
Франциско беспартийный, но собирается вступить в Коммунистическую партию. Он 
без конца задает мне вопросы по истории Коммунистической партии Советского 
Союза, расспрашивает о внутренней жизни партии. Семья Франциско, жена с 
шестилетней дочкой, живет в Барселоне. Он показывает мне их фотографии и очень 
доволен, когда я показываю ему фотографии своей жены и сына.
Однажды я, подобрав необходимые слова, даю одному отделению задание на разведку,
 а другому на оборону. Долго я растолковываю отделениям их задачу. Когда мне 
кажется, что все понятно, хочу с одним отделением уйти и занять оборону. Второе 
отделение должно выступить через полчаса и произвести разведку. Но оказывается, 
что отделения собираются идти тут же в обратную сторону. И мне опять приходится 
долго объяснять, что надо двигаться в том же направлении, но только полчаса 
спустя. И так в тот день из тактических занятий ничего не получилось. Позже мы 
все же начали понимать друг друга, и все признали, что такие занятия куда 
интереснее.
Политический состав бригады очень разношерстный. Комиссар первого батальона 
барселонец Родригес — анархист. Это молодой брюнет среднего роста, коренастый, 
жизнерадостный и очень подвижной. Он все пытается убедить меня, что между 
коммунистами и анархистами нет никакой разницы.
Родригес хорошо знает солдат своего батальона; они обращаются к нему с разными 
вопросами.
Он всегда очень любезно принимает Меня и старается устранить в батальоне все 
недостатки.
Комиссар второго батальона Хосе — социалист, студент четвертого курса 
юридического факультета Мадридского университета. Он сдержан, но все же очень 
любезен со мной, старается отвечать на все вопросы, но сам спрашивает мало — то 
ли из застенчивости, то ли по другой причине.
Комиссар третьего батальона — мадридский комсомолец, еще совсем молоденький, 
ему всего двадцать лет. На фронте он с первых дней войны и уже дважды ранен. За 
маленький рост его прозвали «comisario Chico» (комиссар малыш - исп.). Ему 
трудно выговорить мою фамилию — Вилке — так я называюсь в Испании. Как бы он ни