сидел во втором корпусе, в одиночной камере с товарищем Эрнестом Розенбергом — 
вентспилсским рабочим деревообрабатывающей промышленности. Эрнест был еще молод,
 но у него уже был большой опыт революционной борьбы. Очень интересны были 
письма, которые он получал от своего младшего брата Карла.
Карл в то время учился в последнем классе Вентепилсской средней школы и остался 
один с матерью. Его старший брат в 1919 году отдал свою жизнь, с пулеметом 
защищая свой родной город и молодую Советскую Латвию от армии фон дер Гольца. 
Другой брат — Жанис был хорошо известным в Вентспилсе активистом левых, 
коммунистических, рабочих. Преследуемый охранкой, не имея возможности 
продолжать свою революционную деятельность в Вентспилсе, он эмигрировал в 
Советский Союз. Кормилец семьи Эрнест отбывал в тюрьме долголетнее заключение. 
И все же письма Карла всегда были полны оптимизма и упорства. Он гордился 
своими старшими братьями и всегда обнадеживал Эрнеста, обещая во что бы то ни 
стало окончить школу и заботиться о матери. Он не забывал написать и об 
общественно-политической жизни в Вентспилсе и уверял, что никогда не оставит 
начатого старшим братом дела.
Письма своего младшего брата Эрнест давал читать мне. Читая их, мы испытывали 
облегчение и прилив новых сил. В тесной камере становилось как бы просторнее и 
светлее.
С тех пор прошло почти восемь лет. И вот тут, в лагере интернациональных бригад 
под Альбасете, я вижу перед собой того самого Карла, письмам которого мы с 
Эрнестом так радовались. Мы долго и сердечно пожимаем друг другу руки.
Но когда мы начинаем делиться воспоминаниями и мыслями о событиях последних лет 
в Латвии, то оказывается, что я встретил не только автора этих писем, но и 
подпольщика Кулия. Весь 1936 год Розенберг (Кулий) был редактором той самой 
«Брива яунатне», которой я восхищался в Москве, и одновременно секретарем ЦК 
комсомола Латвии. Благодаря своему чистому сердцу и сильной воле старательный и 
способный ученик последнего класса средней школы стал серьезным, опытным 
революционером, который, несмотря на особые трудности 1936 года, сумел 
мобилизовать в Латвии вокруг революционной газеты широкие массы молодежи и 
правильно ориентироваться в сложной обстановке. С большим интересом я слушал 
его увлекательный рассказ о политическом положении в Латвии и о перспективах 
революционного движения. Речь его была полна оптимизма и революционного пыла, 
взгляд был ясным и открытым. Он свято выполнял обещание, данное восемь лет тому 
назад.
— А почему же ты вздумал ехать в Испанию, если ты выполнял такую важную работу? 
— как-то спросил я Карла.
— Кто же из нас сегодня не хочет ехать в Испанию? Здесь открываются для борьбы 
совсем другие горизонты. Но с другой стороны, иногда начинаю сомневаться, 
правильно ли я поступил, уехав. До (сих пор я умел не попадаться охранке. Я мог 
еще продолжать работать. Но появились другие обстоятельства, которые начали мне 
мешать. Возникли кое-какие разногласия... Когда мне разрешили ехать, я, недолго 
думая, отправился сюда. А может быть, этого не следовало делать. Я часто думаю 
о Риге, — как там теперь?
И глаза его стали грустными.
В Альбасетском лагере я прожил недели три. Наконец в звании лейтенанта 
Республиканской армии Военное министерство меня командирует в 108-ю бригаду, 
которая стоит в Квинтане де ла Серена, небольшом городке где-то в 
Эетремадурской провинции, недалеко от португальской границы.
В 108-й бригаде
В 108-ю бригаду прибываю 8 мая. Я успел выучить несколько десятков самых 
необходимых испанских слов, в блокноте у меня записаны еще слов триста. В 
Альбасете я достал немецко-испанский и испано-немецкий карманные словари. Но, 
немецкий язык знаю слабо. Разумеется, что и говорить по-испански я совсем не 
умею.
Но вот я в испанской бригаде. С трудом нахожу «Estado Moyor» (штаб - исп.) 
бригады. Однако во всем штабе нет никого, кто знал бы немецкий язык, уже не 
говоря о русском. Наконец находится какой-то врач, который немного говорит 
по-немецки. С его помощью кое-как объясняемся. Меня представляют командиру 
бригады как прикомандированного Военным министерством инструктора по оружию. 
Кроме того, мне поручено поддерживать связь с советскими военными советниками, 
которые находятся при штабах корпусов и дивизий. Я должен также ознакомиться с 
политико-моральным состоянием бригады.
Принимают меня очень приветливо, мне отводят в штабе отдельную комнату. Бригада 
пока находится во втором эшелоне и занимается учебой.
На другое утро я встаю рано. Хочу познакомиться с батальонами и ротами. С 
трудом нахожу в словаре и в своей записной книжке нужные слова. Во всем доме 
царит тишина, уже девять часов, но никто еще не встал. Выхожу на улицу 
осмотреть городок. Здесь все из камня: небольшие одноэтажные домики с 
маленькими оконцами, ограды, из больших каменных плит сложены тротуары, 
узенькие улицы тоже вымощены камнем. Свежий воздух, много солнца. Через 
каких-нибудь полчаса возвращаюсь. В штаб прибыл парикмахер, встал комиссар 
бригады, стройный брюнет лет тридцати. Пытаемся друг друга понять. Хуан — так 
его зовут — анархист, мадридский рабочий. Он говорит почти без умолку, 
оживленно жестикулируя. Кое о чем догадываюсь по жестам, но из его словесного 
водопада почти ничего не понимаю.
Около десяти часов встает также командир бригады и приглашает к себе 
парикмахера. Вскоре появляется начальник штаба капитан Франциско — блондин с 
круглым симпатичным лицом. Он уроженец Барселоны, в прошлом служащий какого-то 
учреждения. Узнав, что я был в Советском Союзе, Франциско проявляет необычайный