запах взрывчатых веществ и гари.
Однако солдаты 108-й бригады героически выдерживают и эту атаку и остаются на 
своих местах. И следующий сразу же артиллерийский обстрел не может заставить их 
отступить. Но несчастье приходит с другой стороны. Слева от нас дивизию Листера 
сменила дивизия анархиста Меры, в которой началась паника. На другой день, 26 
июля, наш левый фланг окончательно разгромлен и в беспорядке отступает. Наши 
пулеметы замолкают один за другим. После обеда я получаю приказание генерала 
Валтера отойти с 11-й Г бригадой. Когда я являюсь к Людвигу Ренну, меня 
поражает его хладнокровие. Он стоит перед своей палаткой высокий, сухощавый, 
без рубашки, с биноклем на ремне и пистолетом. Он говорит медленно, с таким 
несокрушимым спокойствием, словно находится где-нибудь на курорте, а не в столь 
сложных боевых условиях. В его штабе я встречаю нескольких знакомых по Рязани и 
московскому Комуниверситету. Он приказывает задерживать в своем секторе всех 
бегущих, парализовать панику.
Оказалось, что Мере тоже удалось ликвидировать, подавить панику в своей дивизии.
 На другой день мы укрепляемся между Брунете и Вильянуэвой де ла Канадой. Атаки 
фашистов слабеют, и на этом секторе фронта на долгие месяцы опять наступает 
затишье.
В ночь с 26 на 27 июля прибыла смена и для 108-й бригады. Мы выдержали 
серьезное боевое испытание, у нас много убитых и раненых — вышла из строя 
приблизительно четвертая часть всего личного состава бригады. Убито два 
командира батальона и несколько командиров рот. Ранен комиссар четвертого 
батальона Карлос и комиссар второго батальона студент Хосе. Теперь все понимают,
 что потери наши могли быть меньше и успехи больше, если бы бойцы, и особенно 
командный состав, были лучше подготовлены и действовали энергичнее. Эти 
недостатки больше всего чувствовались в наступательных боях. Незнание, 
неуверенность и растерянность, нередко проявлявшиеся действиях офицеров, не 
могли быть возмещены высокими моральными качествами бойцов. Поэтому в 
оборонительных боях, где от командира не требуется такой инициативы, как в 
наступлении, бойцы своей дисциплинированностью и моральной устойчивостью 
показали, что 108-я бригада может стать образцовым боевым соединением. Жаль 
только, что, отражая удары фашистов с фронта и с правого фланга, бригада 
потеряла почти половину своего автоматического оружия, а получить новое в тех 
условиях так скоро надеяться нельзя было.
Бригада расположилась на отдых, по-прежнему оставаясь в составе 35-й дивизии. Я 
часто бывал в штабе дивизии, знакомился с его работниками. Там тоже было 
несколько офицеров царской армии, которые на полях сражений в Испании хотели 
заслужить право вернуться на Родину.
1 августа дивизию посетила Долорес Ибаррури — Пассионария. Она выступила на 
митинге с пылкой, пламенной речью. Говорили также Людвиг Рейн и генерал Валтер.
После митинга ко мне подошел стройный белокурый парень в форме капитана, с 
приятным, нежным лицом и, слегка улыбаясь, спросил меня на чистом латышском 
языке:
— Ты не латыш?
— Да, латыш, — ответил я.
— Я фармацевт 35-й дивизии; меня зовут Волдемар Купцис, я из Риги, — 
представился он мне.
Оказалось, что он в этот день приехал из Мадрида, где находилось его 
«хозяйство». Мы познакомились ближе. Он оказался сыном профессора Латвийского 
университета Купциса, учился на фармацевтическом отделении химического 
факультета. С революционным движением у него раньше не было ничего общего. Он 
был типичным представителем «золотой молодежи» буржуазной Латвии, ему не были 
чужды ночные похождения корпорантов. Я слушал его и никак не мог понять, зачем 
он попал в Испанию.
— Я поссорился с отцом, когда он хотел сделать из меня дельца. На меня повлиял 
старший брат, который по той же причине ослушался отца. Брат хотел стать 
летчиком. Несколько лет назад мой брат ушел из дому и год работал в Риге 
шофером такси. Наконец мать упросила отца сжалиться над ним и отправить его в 
Германию в какую-то летную школу. За полгода брат научился летать и после 
фашистского переворота вдвоем со своим другом сел в самолет и улетел в 
Советский Союз. Он там и теперь. Брат был непримиримым врагом фашистов. В 1935 
году я тоже побывал несколько месяцев в Советском Союзе, хотел там остаться, но 
мне не позволили, посоветовали закончить образование. Некоторое время я терпел 
и, принуждаемый отцом, продолжал учиться на химическом факультете. Но затем 
начались события в Испании, и я уже не выдержал. Махнул на все рукой и приехал 
сюда. За старательную работу мне присвоили звание капитана.
В его мировоззрении не было ничего марксистского, им скорее руководила страсть 
к приключениям, но он все же твердо придерживался каких-то принципов 
порядочности и демократии. Купцис очень живой, энергичный и предприимчивый 
человек, но у него не хватало терпения и выдержки. С большой страстью он брался 
за любое дело, если только оно не требовало продолжительной и упорной 
подготовки. В своих суждениях он часто бывал по-детски наивен и даже немного 
суеверен, но по характеру очень откровенен и сердечен. Он любил много 
рассказывать и расспрашивать. Мы потом встречались довольно часто.
Пользуясь тем, что бригада на отдыхе, я поехал в Мадрид. В Мадриде я по 
поручению генерала Валтера должен был явиться в штаб военных советников 
Мадридского фронта, который находится в Гайлордской гостинице, и дать сведения 
о положении в бригаде.
В Мадриде я встретил товарища Барона из Альбасете, который привез почту и 
рассказал, что тут же в Мадриде, в парке Эл Ретиро, находится группа латышских