очень взволнован и сказал мне, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Мы 
пошли в какую-то лощину и уселись.
— Командир бригады и комиссар Хуан хотят сорвать завтрашнее наступление, — 
начал Франциско.
— Как же это так?! — спросил я в недоумении.
Боевой приказ бригаде комбриг составил очень поверхностно и неумело. Но когда 
приказ этот был объявлен командирам батальонов и они начали расходиться, 
комбриг вместе с комиссаром бригады задержала командиров первого и второго 
батальонов, без комиссаров, и его, Франциско.
«Я приказ получил, — сказал он, — должен передать его дальше, но из всего этого 
ничего не получится. Пытаясь окружить мадридскую группировку фашистской армии, 
мы сами попадаем о окружение. Если Листер хочет, пускай ведет свою дивизию в 
петлю, но смотрите, забежите слишком далеко фашистам тыл — там и останетесь. Не 
будет ничего удивительного, если Листер уйдет вперед, а вы отстанете — ведь 
наша бригада в настоящих боях еще не участвовала».
Я еще раз переспросил Франциско, правильно ли я его понял, расспросил, каков 
приказ командира бригады. Потом спросил, повторит ли Франциско все это в штабе 
дивизии.
Франциско ответил, что в штаб дивизии он вместе со мной идти не хочет, но если 
его вызовут туда, то он скажет все. Я попросил его рассказать все это Карлосу — 
комиссару четвертого батальона, но больше никому, и попросить Карлоса прийти ко 
мне. Я обещал ждать его тут же в лощине.
Через полчаса явился Карлос, тоже очень взволнованный. Он рассказал, что когда 
командир его батальона отдавал приказ командирам рот, то это делалось в таком 
тоне, словно приказ не следует принимать всерьез.
Мы договорились, что я немедленно отправлюсь в штаб дивизии и доложу о 
случившемся, а он пока никому ничего не будет говорить.
Оказалось, что командир бригады в самом деле решил саботировать наступление и 
повлиял на своего комиссара. Саботажников нельзя было ни отстранить от 
должности, ни отдать под суд — это подняло бы шум и повредило бы интересам 
единого фронта, поэтому генерал Валтер решил бригаду разделить.
Ночью из штаба дивизии пришел другой приказ.
Из 108-й бригады выделялся пулеметный батальон, в состав которого входили 
пулеметная рота с восемью станковыми пулеметами и двенадцатью ручными 
пулеметами. Батальон оставался в резерве штаба дивизии. Мне было поручено 
находиться при этом батальоне. Третий и четвертый батальоны 108-й бригады были 
приданы 32-й бригаде, а 1-й и 2-й батальоны — 11-й интернациональной бригаде.
«Jefe» бригады и «comisario» Хуан были вызваны к генералу, и я их уже больше не 
видел. Рассказывали, что в их машину попал артиллерийский снаряд, и они оба 
погибли. 
Назавтра наступление началось успешно. Фашисты в этом секторе его не ожидали. 
Артиллерии у них было мало, противовоздушной обороны никакой. В первые .дни 
наступления, когда наша артиллерия бомбардировала позиции противника, фашисты 
не оказали никакого сопротивления. К вечеру 6 июля дивизия Листера продвинулась 
на 10 километров вперед и заняла Вилья-нуэву-де-ла-Канаду и Брунете. Батальоны 
108-й бригады тоже успешно продвинулись вперед. Только под Кихорно, который 
обороняли марокканцы, бои продолжались два дня.
Пулеметный батальон получил приказ занять позиции во второй линии левее дороги 
на Брунете. Переход мы совершали ночью, но фашистская авиация каждую ночь 
бомбардировала дорогу. На завтра мы заняли позиции в указанном месте. Пока мы 
еще не успели окопаться, батальон расположился в оливковой рощице. Фашистская 
авиация налетала все чаще. Едва мы достигли рощицы, как несколько фашистских 
самолетов сбросили на нас свои бомбы. Несмотря на то, что на расположение 
батальона было сброшено около десятка бомб, потери наши были ничтожны — один 
убитый и два раненых.
В ближайшие дни фашисты подтянули резервы и перешли в контрнаступление. В 
воздухе каждый день происходили бои. Были дни, когда над Брунете дралось около 
сотни самолетов. Наши дальнейшие атаки успеха не имели, и мы несли довольно 
чувствительные потери
В эти дни я получил несколько писем от рижан: от Беньямина Кура, с которым 
познакомился в Риге в мае 1930 года, просидев с ним несколько дней в одной 
камере в охранке, от Яна Палкавниека, который недавно прибыл в Испанию, а также 
от Бориса Циниса. В письмах опять затрагивался вопрос о Кулие. Из Риги 
продолжали приходить все более упорные слухи. В своих ответах я предлагал 
каждому, кто знает Карла Розенберга (Кулия), послать отзывы о нем Барону в 
Альбасете. А после того, как собранный материал латышами будет рассмотрен, 
информировать местные партийные органы.
После 18 июля контратаки фашистов усилились. Наши части перешли к обороне. В 
некоторых местах фашистам удалось оттеснить нас назад. Наши силы были слишком 
малы, чтобы продолжать наступление. Фашисты понимали, что с падением Брунете 
вся мадридская группировка их армии окажется под угрозой и подтягивали 
артиллерию, авиацию и пехоту.
Утро 25 июля. Нет еще и пяти часов. На горизонте только едва показывается 
солнце, мы просыпаемся от сильного гула. Он все усиливается — одна за другой к 
нашим Позициям приближаются эскадрильи фашистских бомбовозов. Земля стонет и 
вздрагивает. Эскадрилья за эскадрильей сбрасывает свой груз, почти одновременно 
рвется больше десятка авиабомб. Фашисты бомбят первые линии наших позиций. 
Через несколько минут, когда последняя эскадрилья бомбовозов противника уже 
улетает, огромные тучи пыли закрывают солнце. Кругом глубокие сумерки, как во 
время солнечного затмения. Солнца совсем не видно. В воздухе чувствуется резкий