окоиться. Она не сводит глаз с приезжих. Сколько ей лет? Десять? Или, 
может быть, восемнадцать?.. Новорожденный закрыл голубые глаза. Вокруг 
величественные горы. Природа здесь издевается над ничтожеством человека. Она 
показывает свое превосходство: какие вершины, какие пропасти, какое 
головокружение! Она ничего не дает человеку, она еще свободна от него. Люди 
пугливо залезают в землянки. Они знают: никто им не поможет. По ту сторону гор 
живут счастливцы: у них оливы, хлеб, песеты, король и республика. Они любят 
развлекаться. Они провели дорогу. Они приезжают, чтобы посмотреть на жителей 
Лас-Урдеса. Они приезжают и уезжают. Но никуда не уехать жителям Лас-Урдеса. 
По-прежнему самое жилое место края – кладбище.
      Девочка с синим младенцем осталась позади. Может быть, он уже умер? 
Автомобиль, пыхтя, рвется вверх. Саламанка. Веселая площадь. «Гранд-отель». 
Музыка. Где вы были?.. В Лас-Урдесе?.. Нет, об этом не принято говорить в 
приличном обществе! Сегодня в кино идет новая американская картина…
      декабрь 1931
      Что такое достоинство
      Терраса большого кафе на мадридской Гран Виа. Час ночи – театры кончились,
 публика начинает собираться, публика, что называется, «чистая» – коммерсанты, 
«сеньоритос» (так зовут здесь «золотую молодежь»), адвокаты, журналисты. Вокруг 
столиков бродят продавцы газет, чистильщики сапог, нищие. Деловито они ищут 
пропитания. Смуглая крупная баба продает лотерейные билеты: «Завтра розыгрыш!..
» Другая баба ей приносит [26] грудного младенца. Тогда женщина спокойно 
придвигает к себе кресло, расстегивает кофту и начинает кормить ребенка. Это 
нищенка. За столиками шикарные кабальеро. Гарсоны парижского кафе сворой 
ринулись бы на нищенку, в Берлине поступок показался бы столь необъяснимым, что 
преступницу, чего доброго, подвергли бы психиатрической экспертизе. Здесь это 
кажется вполне естественным. Откормив младенца, женщина принимается снова за 
работу: «Завтра розыгрыш!..»
      Не следует думать, что демократизм быта создан испанской буржуазией, он 
создан наперекор ей. Испанский буржуа ничуть не менее своих иностранных братьев 
обожает иерархию. Он твердо знает, что дуро в пять раз больше песеты, и его 
религия тесно связана с начальной арифметикой. Он рад бы провести раздел между 
собой и «народом», остановка не за ним. Остановка и не за государством: хитрая 
сеть древних законов, паутина толкований, все здесь сделано для того, чтобы 
окрутить безграмотных крестьян. Остановка только за так называемым «народом». 
Его закабалили, но не принизили.
      Сеньор Санчес, «государственный адвокат» и наследственный шулер, едет 
сегодня из Сеговии в Мадрид. Носильщик тащит его чемоданы, украшенные 
подозрительными гербами. Сеньор Санчес вчера обыграл в карты сеньора Гарсию – 
он дает носильщику целую песету. Тот вместо благодарственного пришептывания, 
улыбнувшись, протягивает сеньору Санчесу руку: «Счастливой дороги!» Адвокату 
ничего не остается, как принять это рукопожатие. В Мадриде к Санчесу подходит 
нищий; Санчес отмахивается – «ничего нет!» Нищий вежливо приподымает драную 
шляпу – «простите, что потревожил». Санчес в городском парке читает «Эль-Соль». 
Рядом с ним чернорабочий жует гороховую колбасу. Санчес косится – что за 
соседство!.. Тогда рабочий вежливо предлагает: не хочет ли сеньор попробовать?..
 В душе сеньор Санчес отнюдь не одобряет подобной фамильярности, но он родился 
и вырос в Испании, следовательно, он с ней легко мирится. Перед ним никто не 
станет унижаться. У него могут попросить медяк. При случае его могут и зарезать,
 но ползать перед ним на коленях никто не станет. Бедность здесь еще не стала 
позором. Французский буржуа сумел привить свою мораль даже заклятым врагам: 
бедняк во Франции стыдится дыр на штанах, голодного блеска глаз, ночевки на 
скамейке [27] бульвара. Бедняк в Испании преисполнен достоинства. Он голоден, 
но он горд. Это он заставил испанского буржуа уважать лохмотья.
      У меня скрипучее перо и скверный характер. Я привык говорить о тех 
призраках, равно гнусных и жалких, которые правят нашим миром, о вымышленных 
Крейгерах17 и о живых Ольсонах18. Я хорошо знаю бедность приниженную и 
завистливую, но нет у меня слов, чтобы как следует рассказать о благородной 
нищете Испании, о крестьянах Санабрии и о батраках Кордовы или Хереса, о 
рабочих Сан-Фернандо или Сагунто, о бедняках, которые на юге поют заунывные 
песни, о бедняках, которые пляшут в Каталонии стройное сердано, о тех, что 
безоружные идут против гражданской гвардии, о тех, что сидят сейчас в острогах 
республики, о тех, что борются, и о тех, что улыбаются, о народе суровом, 
храбром и нежном. Испания – это не Кармен и не тореадоры, не Альфонс и не Камбо,
 не дипломатия Лерруса, не романы Бласко Ибаньеса, не все то, что вывозится за 
границу вместе с аргентинскими сутенерами и малагой из Перпиньяна, нет, Испания 
– это двадцать миллионов рваных донкихотов, это бесплодные скалы и горькая 
несправедливость, это песни грустные, как шелест сухой маслины, это гул 
стачечников, среди которых нет ни одного «желтого»19, это доброта, участливость,
 человечность. Великая страна, она сумела сохранить отроческий пыл, несмотря на 
все старания инквизиторов и тунеядцев, Бурбонов, шулеров, стряпчих, англичан, 
наемных убийц и титулованных сутенеров!
      Испанские крестьяне и рабочие душевно куда тоньше изысканных обитателей 
европейских столиц. Паноптикум или человеческая выставка – обязательная низость 
современной жизни – претит им. Они не расспрашивают и не разглядывают. Они 
приходят на помощь просто, как бы невзначай. В Испании нет государственного 
пособия безработным. Социалистический министр труда занят статистикой и 
проектами. Число безработных тем временем растет. Как живут эти люди?.. Только 
помощью товарищей, которые из мизерного заработка уделяют [28] толику еще более 
обездоленным. В Барселоне квартиры большие, а заработная плата низкая, в каждой 
квартире живут по нескольку семейств. Те, что работают, делятся с безработными. 
В деревня