— Я очень сожалею, — расплылся в улыбке господин полицейский комиссар. — Но у 
нас свобода прессы. Печать нам не подвластна. Любые события она комментирует 
по-своему. 
А за этим светским дипломатическим разговором последовал совет, а вернее 
категорическое предложение: наутро отбыть на лайнере «Сиди Брайн» в Марсель. Мы 
просили господина комиссара разрешить нам провести несколько дней в Оране, 
чтобы отдохнуть в одном из отелей, привести себя в порядок, купить необходимую 
одежду... Но комиссар был непреклонен. С чисто галльской вежливостью он 
ссылается на местные газеты. 
— Я опасаюсь за ваши драгоценные жизни, господа. Раз пресса против вас, то 
можно ждать эксцессов со стороны народных масс. 
Было ясно, что господин полицейский комиссар попросту лжет. «Народным массам» — 
портовым грузчикам и текстильщикам наплевать на клевету профашистской прессы. 
Но господин комиссар был человек предусмотрительный. Он уже связался с Марселем 
и Парижем и две двухместные каюты-люкс были забронированы на «Сиди Брайн». 
Пришлось подчиниться. 
Вот так — небритые, в грязных костюмах, не обремененные чемоданами и пакетами, 
мы очутились в роскошных каютах люкс, среди бархата, кожи, золоченых бра... Мы 
приняли душ, выстирали рубашки, трусы и носки, побрились и, несколько смущаясь 
за свои костюмы, направились в ресторан первого класса. 
«Сиди Брайн» уже находилась далеко в море. В ресторане первого класса все было 
готово к обеду: вино, фрукты, закуски, сыры... К счастью, шторм не утихал. И 
потому из всех пассажиров первого класса в ресторане находилась только группа 
морских военных летчиков. С утра эти бравые ребята уже успели напиться, и 
потому наш внешний вид их нисколько не шокировал. Узнав, что мы — советские 
моряки, и догадавшись, откуда мы следуем, летчики понимающе сказали: 
— Ничего, ребята! Жаль, что так все кончилось. Но мы еще встретимся и с 
Гитлером, и с Муссолини. Канальи, они еще проклянут тот день, когда родились. 
В Марселе нас встречали представители посольства. Нас, оказывается, разыскивали 
в Бизерте на интернировавшихся кораблях республиканского флота. Но там сообщили,
 что четыре советских офицера, должно быть, погибли в уличных боях за Картахену.
 Нашлись даже очевидцы. В посольстве уже договаривались с французскими пилотами 
о полете в Картахену для поисков наших трупов... Но, как говорил Марк Твен: 
«Слухи с моей смерти несколько преувеличены»... И вот мы на одной из 
многочисленных пристаней Марселя. 
Несколько дней спустя мы приехали в Париж вполне респектабельными туристами — в 
модных костюмах, светлых пальто и даже с небольшими чемоданчиками. 
Месяц, проведенный в Париже, промелькнул как мгновение. Мы жили в маленькой 
гостинице на Рю де Бак, невдалеке от советского посольства. Евгений Жуков, Паша 
Сосенков и Николай Сидоров еще спали сном праведников, когда я, часов в 6 утра, 
после холодного душа отправлялся в свои ежедневные утренние прогулки по Парижу. 

Шел я без определенной цели, просто каждое утро в разных направлениях. Часов в 
10—11 утра выпивал в ближайшем кафе чашечку кофе с хрустящей булочкой, садился 
в первое попавшееся такси и возвращался в гостиницу будить товарищей. 
Тогда начинался обычный, чуть суматошный день. Экскурсия в Лувр, Версаль, на 
Эйфелеву башню или в Собор Парижской богоматери... Прогулки по магазинам. 
Вечером — в театр или кино. В гостиницу мы возвращались поздно, в 1—2 часа ночи.
 А в 6 утра я снова был на ногах, справедливо рассуждая, что отоспаться можно 
будет и на корабле, по пути домой. И Лувр, и Версаль — все это интересно. Но 
все же лучше всего были утренние прогулки по еще сонному, только просыпающему 
Парижу. 
В одну из таких прогулок я попал в район центрального рынка. Нет, ничего не 
изменилось здесь с восьмидесятых годов прошлого века, с тех пор, когда вышел в 
свет блистательный роман Эмиля Золя «Чрево Парижа». 
Вот разве только на смену упитанным першеронам, запряженным в телеги, пришли 
грузовики «рено» и «ситроен». В седьмом часу утра огромный рынок предлагает 
многомиллионному городу свои щедрые дары. Рыбный ряд. Здесь — острый запах моря,
 водорослей, свежей рыбы. Рядом с двухметровыми тунцами лежат маленькие 
креветки. Плоская, словно раздавленная камбала и по соседству — длинные 
змееобразные угри. 
Зеленной и фруктовый ряды. Кажется, все сады и огороды земного шара прислали 
сюда свои плоды. Гроздья бананов и шишковатые ананасы, маленькие солнца 
апельсинов и окутанные густой древесной корой кокосовые орехи, груши, которые 
можно есть только губами, настолько они сочны, круглые грейпфруты... 
И вся эта снедь — мясо, рыба, овощи, фрукты, сыры — в количестве необычайном. 
Кажется, здесь можно накормить не только Париж, но всю Францию, всю Европу... 
Но, как и раньше, во времена Золя, все это стоит немалых денег. А для тех, кто 
счет ведет только на франки и сантимы, и залежалое яблоко — лакомство. Обычно 
они покупают самые дешевые обрезки мяса и подгнившие овощи. 
Грузчики, шоферы, продавцы — рабочий люд этого огромного рынка, — уже успели по 
утреннему холодку пропустить рюмку-другую аперитива, выпить чашечку крепчайшего 
кофе. Они громко смеются, спорят, расхваливают свой товар. 
— Этот мерлан, мадам, вчера еще плавал в просторах Средиземного моря. Сегодня 
он к услугам вашей кухарки, мадам, — кричит продавец рыбы в мокром клеенчатом 
фартуке, обсыпанном тусклым серебром чешуи. 
— Если бы прародительница наша Ева съела вот эти чудесные яблоки, бог не 
разгневался бы на нее, — рекламирует свой товар продавец фруктов. — Мсье, 
взгляните на эти яблоки. Или вам по вкусу яффские апельсины?.. 
А на улицах этого неповторимого города уже начинается жизнь. Открываются киоски.