укреплений. Презренный пес. Он дрожал от страха и, подробно рассказав нам, где 
находятся его сообщники, просил разрешения не идти дальше. «Дорогой сеньор, — 
говорил он, — они меня расстреляют первого, если увидят с вами». Я привязал его 
к дереву, оставил двух солдат возле него и пошел дальше. 
На этот раз шпион сказал правду. По чертежу, нарисованному им, мы взобрались на 
вершину горы и, пробившись сквозь густой кустарник, увидели замаскированный 
вход в пещеру. Я крикнул: «Кто там есть, выходите!» Никто не ответил. Тогда, 
подойдя ближе, мы пустили пару очередей из ручных пулеметов. Нам ответили тем 
же. Потом из пещеры полетели несколько связок ручных гранат. Они разорвались в 
трех метрах позади нас. 
Идти напролом, mi comandante, я не хотел. Жалко солдат. Осада пещеры — дело 
длинное, на несколько дней. Тогда я приказал двум взводам окружить вершину горы,
 на случай запасного хода. Остальные бойцы натаскали хвороста и бросили его у 
входа. Мы подожгли хворост. Он стал тлеть, потом загорелся. Ветер помог нам. Он 
дул в спину и гнал дым в пещеру. Минут через тридцать из пещеры закричали: 
«Обещайте нам жизнь, мы выйдем». — «Изменники, — отвечал я. — Подлые шпионы. Я 
вам ничего не обещаю. Я вам приказываю выбросить свое оружие, а потом выйти 
самим». 
Они, очевидно, посовещались, и минут через пять из пещеры полетели винтовки, 
маузеры, три ручных пулемета. На длинном шесте высунули связки ручных гранат. 
Мои солдаты оттащили в сторону хворост, залили костер. Из пещеры вышли десять 
человек. Связав их, я со взводом вошел в пещеру. Нашли там рацию, сумку с 
чертежами наших укреплений, план мостов и шоссе, намеченных к разрушению. 
Я их не допрашивал, mi comandante. Вы это лучше меня сделаете. Они здесь, рядом,
 в моей роте. Прикажите ввести? 
Комбриг поднялся. Обнял и поцеловал Федерико, с грубоватой нежностью похлопал 
его по плечу. Позвал адъютанта и распорядился: 
— Привести арестованных. Роте специального назначения — сутки отдыха и двойной 
обед. А ты, — обратился комбриг к Федерико, — ложись спать здесь. — И он повел 
его к своей койке. Обождал, пока капитан сбросит сапоги и куртку. Накинул на 
него одеяло. — Пойдемте в штабную палатку, друзья. Там будем допрашивать. Пусть 
отдыхает. 
...Вечером мы уехали, и больше я не встречал Энрико Морено. 
Вспоминая о командире бригады, я думаю о том, что излишняя «гуманность» к 
арестованным фалангистам и агентам пятой колонны дорого обошлась республике.
На позиции...
Наша submarina[9] несла позиционную службу у фашистских берегов в районе Малаги 
— ночью в надводном, днем — в подводном положении со всплытием под перископ 
каждые полчаса. 
Ночь выдалась тихая и темная. Голубые шпаги береговых прожекторов чертили в 
небе. Узкие и острые лучи света шарили по небу, падали на воду, скрещивались, 
словно в поединке, отскакивали друг от друга и снова опускались вниз. 
Лодка маневрировала, убегая от назойливых и неутомимых прожекторов. 
Еще темно. Но где-то далеко-далеко на востоке светлеет линия горизонта. Край 
неба светлеет и бледно-розовые блики восхода играют на спокойной воде. 
Кончается бессонная и утомительная ночная вахта. 
Командир кричит вниз в узкую трубу люка: 
— Приготовиться к погружению! 
— Есть, приготовиться к погружению! Осматриваемся по отсекам. Проверяем 
диферентовку. Готовим моторы. 
— Mi comandante, лодка к погружению готова, — докладывает второй командир. 
Сигнальщики, рулевой, комиссар спускаются вниз. Наверху остается только 
командир. Он последний раз осматривается по горизонту. Спускается на несколько 
ступенек и подает команду: 
— Погружение! 
Лодка начинает погружаться. Командир захлопывает люк и идет вниз. Боцман и один 
из матросов сидят у рулей глубины. Слышна знакомая команда: 
— Из-за борта в нос! 
— Есть, из-за борта в нос! 
— Из-за борта в корму! 
— Есть, из-за борта в корму! 
— Стоп, качать! 
— Есть, стоп качать! 
...С нашей лодкой творится что-то неладное. Субмарина старая, изношенная и 
погрузиться она может максимум на 65—68 метров. На большей глубине обшивка 
может не выдержать давления и лодку сплющит в лепешку. Об этом мы знаем и 
потому обычно идем на 35—40 метров, изредка опускаясь на глубину в 55—60 метров.
 
А тут, только начали заполнять балластные, как стрелка глубомера упала на 28 
метров, потом пошла на 30, 35, 40 и дальше. Командир чуть побледнел и тем же 
спокойным голосом приказал облегчить лодку. Субмарина словно взбесилась. 
Казалось, она вырвалась из наших рук. Все сложные механизмы управления, 
бесчисленные рычаги и вентили отказались служить своему творцу и хозяину — 
человеку. Под настилом палубы появилась вода. Стрелка глубомера уже показывала 
65—66, скатилась до 67 метров и остановилась. 
— Продуть среднюю! 
— Есть, продуть среднюю! 
— Откачать воду из трюма центрального поста! 
Обычного: «Есть, откачать»!» не последовало. 
— Mi comandante, моторы помп залиты водой. Помпы не берут воду!