будут исполнять Божиих законов, то он предаст их проклятию и низведет до 
глубочайшего падения и рабства. Но, если законы соблюдаться будут, Яхве 
обещает: «Ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать 
взаймы;и господствовать над многими народами, а они над тобою не будут 
господствовать».[83] Вполне естественно, что представители этого народа, 
живущие без собственного государства, рассеянные по всему миру, действуют в 
соответствии с указаниями Господа и стремятся достичь успеха в бизнесе и 
политике: это стремление тысячелетиями внушает им их вера. Тут нет и следов 
пресловутого «еврейского заговора», о котором так любят толковать квасные 
патриоты: это нормальная модель поведения, сформированная религиозными 
представлениями. Столь же нормальная, как, скажем, приверженность русских к 
«авральной» системе работы, сформированная климатическими особенностями и 
аграрным характером нашей страны. Соответственно, в государственном аппарате 
Австро-Венгрии было довольно большое число евреев, что не могло вызывать 
горячей любви к ним у представителей народа, считающего себя единственным 
обладателем права на власть. Немало было и славян, но они стремились занять 
ключевые позиции в своих регионах, так что отрицательное к ним отношение не 
охватывало всю страну. Отчаянные националисты-«чехоеды» были в чешской части 
империи, ненавистники мадьяр – в венгерской и т. д. Но евреи стремились в те 
сферы, которые охватывали всю страну.
Из этих корней и вырастал бытовой антисемитизм, так ярко выражавшийся в 
городских условиях и несколько менее выраженный на селе. Собственно, примерно 
об этом писал Адольф Гитлер в «Моей борьбе»: «Теперь мне трудно, если не 
невозможно, сказать точно, когда же именно я в первый раз в своей жизни услышал 
слово „еврей“. Я совершенно не припомню, чтобы в доме моих родителей, по 
крайней мере при жизни отца, я хоть раз слышал это слово. Мой старик, я думаю, 
в самом подчеркивании слова „еврей“ увидел бы признак культурной отсталости. В 
течение всей своей сознательной жизни отец в общем усвоил себе взгляды так 
называемой передовой буржуазии. И хотя он был тверд и непреклонен в своих 
национальных чувствах, он все же оставался верен своим „передовым“ взглядам и 
даже вначале передал их отчасти и мне. /…/ Единственным признаком я считал 
разницу в религии. Я думал тогда, что евреи подвергаются гонениям именно из-за 
религии, это не только отталкивало меня от тех, кто плохо относился к евреям, 
но даже внушало мне иногда почти отвращение к таким отзывам. Тон, в котором 
венская антисемитская пресса обличала евреев, казался мне недостойным 
культурных традиций великого народа. Надо мною тяготели воспоминания об 
известных событиях средневековой истории, и я вовсе не хотел быть свидетелем 
повторения таких эпизодов. Антисемитские газеты тогда отнюдь не причислялись к 
лучшей части прессы, и поэтому в борьбе этой прессы против евреев я склонен был 
тогда усматривать продукт озлобленной ненависти».[84]
Нет, конечно, австрийцы не выдумали велосипед и не изобрели антисемитизм заново.
 Такого рода настроения были в Австро-Венгрии, что называется, от века. Всплеск 
их в конце XIX века был связан с общей либерализацией внутренней политики 
империи и общим ослаблением позиций правящих слоев, что позволило 
представителям других народов, населяющих это государство, в той или иной мере 
принимать участие в управлении им. То есть фактически евреи получили право 
участвовать в государственной жизни и со всей присущей их народу 
пассионарностью реализовали его в той мере, в какой это только было возможно, 
оставляя далеко позади сограждан других национальностей, гораздо медленнее 
реагирующих на перемены.
При чем же здесь Германия? Несмотря на то что Германия и Австро-Венгрия 
остались, по воле Отто фон Бисмарка, разными государствами, граница между ними 
была по большей части весьма иллюзорной. То есть, разумеется, на всех ключевых 
пунктах, на дорогах и иных транспортных артериях стояли блок-посты, однако 
попробуй закрой полностью границу, проходящую в горах! Естественно, что между 
двумя странами свободно циркулировали не только товары, но и новости, слухи, 
сплетни, расползавшиеся от южной границы объединенной Германии на север. Да и 
развитие прессы и почтовой связи в Европе весьма облегчало распространение 
информации между двумя государствами. Что же говорить о том, во что обошелся 
Германии импорт такого «товара», как молодой венский художник Адольф Гитлер, 
решивший пожить некоторое время в Мюнхене!
Впрочем, одним австрийским влиянием тут все не объяснишь. Поэтому следует 
привести второе объяснение – кризисную ситуацию. Говоря точнее – тот кризис, в 
который вылилось для Германии поражение в Первой мировой. Ситуация была более 
чем серьезной, даже если оставить в стороне такие аспекты, как шок, вызванный 
столкновением реальности и пропагандистского мифа, разрушение представлений о 
незыблемости созданного полвека назад государства, крушение множества надежд и 
планов. Страна оказалась в чрезвычайно тяжелом положении: ее экономика была 
ослаблена расходами на войну, а тут еще по ней ударили многомиллионные 
репарации, назначенные союзниками-победителями, которые руководствовались 
тезисом «Германия заплатит за все»;закрылось множество предприятий, выпускавших 
военную или «околовоенную» продукцию; единовременная демобилизация армии и 
флота переполнила рынок труда безработными. Результатом этого были 
гиперинфляция и безработица. Деньги обесценивались быстрее, чем их успевали 
допечатывать, а объявление «ищу работу любого рода» надолго стало едва ли не 
девизом большинства немцев.
Тут нельзя не упомянуть о том, что страны-победители как раз в те годы 
буквально собственными руками ковали будущую войну. Не увлекись те, кому 
улыбнулась военная удача, назначением наказаний для Германии, не преврати они 
закономерное и законное взимание компенсации в позорную казнь для недавнего