отмечалось, представители самых разных социальных слоев – от аристократии до 
крестьянства, и понятия о том, что честно, а что – бесчестно, должны были бы 
разниться. Причина такой устойчивости базовых для орденского войска моральных 
норм заключается в том, что в программе подготовки войск СС большую роль играло 
даже не обучение, хотя войска эти в плане выучки и боевой подготовки по праву 
занимали высочайшие позиции, а воспитание. Среди солдат и офицеров насаждались 
единые ценности. Основные понятия, которые должны были стать базой для их 
мировоззрения. Что есть долг, как оценить верность, в чем заключается честь – 
эти вопросы подробнейшим образом разбирались и освещались как в «Основных 
тетрадях СС» – вестнике, издававшемся специально для солдат ордена, так и на 
ежедневных занятиях, сегодня сказали бы – тренингах. Они с первого дня 
вбивались в голову каждому новобранцу, причем так настойчиво и одновременно 
эффективно, что тут можно с определенными основаниями говорить о зомбировании и 
методиках, характерных для тоталитарных сект. Однако результаты подобной 
обработки не могут не приводить в изумление: члены войск СС мыслили категориями,
 свойственными временам Крестовых походов на Восток. Немецкий историк Эрих 
Машке, один из лучших специалистов по орденской эпохе, работавший над этой 
темой с высочайшего одобрения партийного руководства, писал в предисловии к 
книге «Немецкий орден»: «Примером для подражания, символом вечного смысла 
является для нас сегодня создание Немецкого ордена и орденского государства в 
Пруссии. В истории ничто не повторяется, и подражать истории невозможно. Но то, 
что вот-вот обретет форму в наше время, глубоко сродни тому Немецкому ордену по 
сути своей и назначению. Солдат и чиновник нынче снова одно. Снова из единения 
людей рождаются государство и народ. Снова миром правят идеи ордена: 
германскому государству необходимо путем строжайшего отбора и глубочайшего 
сплочения создать правящий класс, чтобы, надежно скрепленный кровью и общим 
делом, он поднялся рядом с вождем и народом до уровня служилой и военной 
аристократии, пополняясь грядущими поколениями, и был в будущем гарантией жизни 
и величия народа. Таково политическое требование нашего времени, и ему отвечает 
лишь один исторический символ – Немецкий орден: /…/ руководящий политический 
класс, общность людей, объединенных одной идеей. С тех пор как перестало 
существовать Прусское государство, ни одному поколению он не был так близок, 
как нашему. Наше время более других нуждается в осмыслении этого исторического 
феномена».[20] Дальше, правда, следовал пассаж об устремленности всего 
немецкого народа в будущее, а это, как мы видим, истине соответствовало не 
вполне. Ибо будущее Германии в понимании тех, кто стоял у руля рейха, лежало 
глубоко в ее прошлом. Этим, надо сказать, объясняется весьма многое. Когда мы 
говорим о Третьем рейхе и самых одиозных его проявлениях, нас ужасает прежде 
всего полное отсутствие гуманизма. Однако в те времена, до которых пытались 
дотянуться лидеры рейха, никакого гуманизма не было и в помине. Вооружите 
крестоносцев современнейшей военной техникой, дайте им в помощь современную 
науку, поставьте во главе харизматического лидера – и вы не найдете ни одного 
отличия между завоевателями Иерусалима и солдатами войск СС.
Не является слишком большой загадкой и то, каким образом Гитлеру и его 
соратникам удалось настолько быстро перестроить мораль целого народа. Мы не 
ошибемся, если скажем, что такая быстрая перестройка объясняется не только 
харизмой Гитлера, как это принято считать. Проще всего обвинить во всем 
почившего диктатора, объявив его медиумом, некромантом и еще бог весть кем, 
придав ему сверхъестественные качества и свойства, которые позволили за 
считанные годы извлечь из целого народа его душу и перестроить ее нужным ему 
образом. Это, разумеется, прекрасное лекарство от комплекса вины, которым по 
сей день страдает старшее поколение немцев, однако к истине имеет отношение 
лишь косвенное. Секрет в том, что немцы, как уже говорилось раньше, к тому 
времени уже более полувека мечтали об этой избранности, о сознании собственной 
уникальности, искали для нее основания. Такие поиски – не прерогатива 
«загадочной немецкой души». Этой болезнью периодически болеют все более или 
менее развитые народы. Одному Богу известно, во что вылилась бы, скажем, 
убежденность в том, что русские – народ-богоносец, а Москва-де «Третий Рим, и 
четвертому не бывать», не случись в России революции. Одну войну – последнюю 
русско-турецкую (1877–1878 гг.) – мы под этой маркой с трудом выиграли, другую 
– Русско-японскую – проиграли, а в третью – Первую мировую – ввязались, не 
будучи к ней готовы, уповая на русский авось и Божью милость. Параллели 
напрашиваются сами собой. Так вот, дело в том, что немцы ждали, когда же 
наконец придет пророк, которому под силу возвестить избранность их народа и его 
великую роль в мировой истории. Гитлеру не нужно было ничего перестраивать. Он, 
со своими воззрениями о роли и об уникальности Германии, сформированными под 
воздействием все тех же поисков истоков и причин потенциального германского 
величия, придя к власти, получил уже возделанную почву, богато удобренную 
экономическими кризисами, беспомощностью политиков демократического толка, 
недовольством каждого рядового немца, униженным положением его родины. 
Оставалось лишь бросить зерно – и всходы не заставили себя ждать. Другое дело, 
что ощущение избранности оказалось, мягко говоря, гипертрофированным, и вот в 
этом уже – заслуга гитлеровских пропагандистов.
Воспитанию и возможному усилению этого чувства посвящалось в рейхе в целом, и 
уж тем более в СС, много усилий и времени. Каждый гвардеец должен был ощущать 
себя не просто немцем, а немцем из немцев, понимать свою избранность и 
действовать в соответствии с ней. В среде обывателей, рядовых граждан империи 
это ощущение выливалось в патриотизм и высокомерие по отношению к 
представителям негерманских народов. Тут нужно заметить, что речь идет именно о 
высокомерии, а не презрении. Сотрудники министерства Йозефа Геббельса