Приблизительно в таком же духе высказался Йодль. В доверительной манере он 
сообщил Шпайделю, что Роммель «подцепил в Африке странный вирус прежде 
совершенно не свойственного ему пессимизма», и как будущий начальник его штаба 
генерал должен «приободрить упавшего духом командира». Йодль, который так и не 
сподобился своими глазами увидеть пресловутый Атлантический вал, считал еще не 
начавшуюся «операцию вторжения» уже выигранной — Кейтель был такого же мнения! 
Гитлер и Йодль были уверены в том, что пропагандистский прессинг Геббельса по 
поводу «неслыханной мощи Атлантического вала» уже ввел противника в заблуждение 
так же, как министр пропаганды уже один раз запугал мировое сообщество 
неприступностью Западного вала во время кризиса 1939 года. Гитлер и Йодль очень 
много и с преувеличенным энтузиазмом говорили об оружии возмездия — крылатых и 
баллистических ракетах «Фау». Гитлер даже утверждал, что «это оружие повернет 
ход войны вспять, а боевое применение ракет должно иметь такие разрушительные 
последствия для Великобритании, что Черчилль сам запросит пощады и приползет на 
коленях с мольбами о мире». С помощью «Фау» Гитлер и ОКВ предполагали 
обстреливать не только базы снабжения в самой метрополии, но и опробовать новое 
оружие в ходе отражения союзнического вторжения в проливе Ла-Манш.

При вступлении в новую должность Шпайдель получил от своего предшественника 
генерала Гаузе исчерпывающую информацию о том, что Роммель считает войну 
проигранной, и вторжение будет развиваться по опробованному в Сицилии, Салерно 
и Неттуно сценарию: абсолютное господство в воздухе, многократное превосходство 
по танкам и артиллерии и эффективная поддержка с моря. Маршал поручил генералу 
Гаузе поразмыслить над проблемой: каким образом можно завершить войну на западе 
до всегерманского коллапса?






РАЗГОВОР С РОММЕЛЕМ


5 мая я выехал из Парижа в располагавшееся в нижнем течении Сены местечко 
Ла-Рош-Гюйон. Здесь в старинном родовом гнезде герцогов Ларошфуко, утопавшем в 
молочной белизне цветущих садов, находилась штаб-квартира генерал-фельдмаршала 
Роммеля. Маршал принял меня в огромном кабинете. За годы африканской кампании я 
привык видеть его в примитивной и даже убогой обстановке, поэтому на меня 
произвел незабываемое впечатление разительный контраст между богатыми 
интерьерами замка и запечатлевшимися в памяти картинами походного быта — 
Роммель в продуваемой всеми ветрами палатке, Роммель в открытом штабном 
вездеходе посреди пустыни, Роммель на передвижном КП… Видимо, неприкрытое 
удивление легко читалось в моих глазах. Роммель как-то по-домашнему улыбнулся и 
произнес:

— Несколько уютнее, чем под Тобруком или Эль-Ала-мейном. Вы не находите?

— Так точно, герр фельдмаршал. Но думаю, что забот от этого не убавилось.

— Да, да, вы правы…

Мой взгляд скользнул по гигантским гобеленам и задержался на впечатляющем 
своими размерами письменном столе — сидя за этим столом, Людовик XIV одним 
росчерком пера отменил Нантский эдикт, а вместе с ним и все причитающиеся 
гугенотам привилегии…

Потом мы подошли к высоким стрельчатым окнам кабинета. Под ногами весело 
возилась четвероногая любимица маршала — собака неопределенной породы по кличке 
Эльбо — а мы молча любовались открывшимся видом живописной излучины Сены между 
Верноном и Мантом. Это была ликующая симфония весны — буйство красок, тончайший 
букет ароматов полевых цветов, уже созревающих вишен и цветущей жимолости. Река 
величественно несла свои воды мимо скалистых обрывов правобережья и исчезала 
среди зеленых лугов, полей и садов бескрайней долины. С террасы под окнами 
замка поднимался тягучий пьянящий дух от изнемогавших под лучами полуденного 
солнца кроваво-красных роз. Веселый бог Пан[28 - В древнегреческой мифологии 
бог пастбищ и дубрав, покровитель охотников и пастухов.] шествовал по 
благословенной земле, «La douce France!»[29 - «Нежная Франция!» — фр. (Прим. 
перев.)]. К маленькой лохматой Эльбо присоединилась крупная породистая 
охотничья собака — неизменная спутница маршала во время частых прогулок по 
окрестностям замка. Я только было собрался произнести что-нибудь 
соответствующее торжественности момента, как раздались простые и проникновенные 
слова маршала:

— Как я люблю эту страну…

Потом он энергично потряс головой, как бы отрешаясь от умиротворяющей гармонии 
окружающего мира, провел руками по сразу ставшему жестким лицу, резко 
повернулся ко мне и спросил: