— Как все происходило в Италии?

Я рассказал маршалу о боях под Кассино и о сражении за плацдарм Неттуно, обо 
все возрастающем превосходстве союзнических ВВС и о «дорогах смерти», в которые 
вражеские штурмовики превратили все коммуникации, ведущие к итальянскому фронту.
 Я долго говорил о массированном применении бомбардировочной авиации при 
взламывании наших позиций, о деморализующем воздействии дальнобойной 
корабельной артиллерии противника в боях под Анцио и об обескураживающих 
«новинках» инженерных и десантных средств союзников, применявшихся в битве за 
плацдарм. Маршал внимательно слушал о граде бомб, гранат и снарядов под Кассино 
и об изрытом воронками поле боя, напомнившем мне 1-ю мировую войну. Очень 
многие в Италии задавали себе один вопрос — как же мы справимся с ожидаемым 
вторжением на Западе, если не можем ликвидировать сравнительно небольшой 
плацдарм в Неттуно?

С каждой минутой лицо маршала становилось все мрачнее. Наконец, он не выдержал 
и воскликнул:

— Я же говорил фюреру о том, что в Южной Италии прольется немало крови. Если бы 
мы сразу отошли к Флоренции, а потом закрепились в Северных Апеннинах перед 
долиной По, только тогда можно было остановить отступление и спасти фронт. Это 
нужно было сделать полгода тому назад, если еще не раньше.

После некоторой паузы я спросил у него, как обстоят дела с Атлантическим валом. 
Тут он окончательно помрачнел и произнес:

— С Атлантическим валом? Для начала — это не совсем «вал»! Судите сами — 
по-настоящему мощные укрепления построены только вдоль Английского канала. Но 
здесь они и не собираются высаживать десант. Когда я только приехал и 
отправился в первую инспекционную поездку, я испытал потрясение от того, как 
ничтожно мало было на самом деле здесь сделано. Несколько крупных 
фортификационных сооружений — да, это есть, но в целом — это самая заурядная 
система линейных укреплений без эшелонирования в глубину оборонительных 
порядков. Все опорные укрепления разнятся по силе и располагаются на большом 
расстоянии друг от друга, преимущественно в устье реки и в естественных гаванях 
так, что не может быть и речи о перекрывании секторов и огневом взаимодействии 
дотов и дзотов. На незащищенных пространствах между ними нет абсолютно ничего! 
Только несколько открытых позиций береговой артиллерии, которые будут 
уничтожены первым же бомбовым ударом. Так что я не строю никаких иллюзий по 
поводу наших ближайших перспектив. Если мы не используем единственный шанс и не 
опрокинем противника в первые же несколько часов после высадки, когда он 
согласно теории всегда бывает слаб, и позволим ему захватить плацдарм, значит 
потерпим поражение, а вместе с ним безоговорочно проиграем и всю кампанию.

Да вы и сами увидите состояние наших дел на побережье во время поездок. 
Обратите внимание на то, что происходит под Каном в низовьях Орна: я вынужден 
снимать с позиций боевые дивизии и переквалифицировать их в бригады землекопов 
и строителей. Везде, где только можно, мне приходится импровизировать, чтобы 
хоть чуть-чуть «заштопать дыры» и эшелонировать оборону — минируем проходы на 
танкоопасных направлениях, строим заграждения из колючей проволоки, 
устанавливаем надолбы и противотанковые «ежи»… Одним словом, проводим 
противодесантные мероприятия и запасли несколько малоприятных сюрпризов для 
союзников. Но, увы, это не вал! То, что мы имеем, нельзя назвать «неприступным 
валом», уж поверьте моему опыту…

Но самое страшное, что я ничего не знаю о противнике. Как вам это понравится: с 
января мне удалось получить один-единственный аэрофотоснимок британских портов. 
Не удивляйтесь, но к моему величайшему разочарованию, нам приходится 
довольствоваться противоречащими друг другу донесениями агентов. Но я знаю, я 
чувствую, что враг на подходе! Вспомните Тобрук: я знал, что все задуманное 
удастся осуществить и сработают все мои уловки. А через несколько месяцев под 
Эль-Аламейном я не сомневался, что битва за Африку проиграна — я чувствовал это.
 Если вы спросите, что подсказывает мне мой внутренний голос сейчас, отвечу — 
ничего хорошего…

Мы продолжали стоять у окна с видом на долину. Стояла неимоверная жара. Внизу 
под нами развалились на террасе обе собаки Роммеля. Они лениво нежились на 
солнце и беспокойно поглядывали в нашу сторону, когда хозяин слишком уж повышал 
голос. Маршал сделал короткий шаг в мою сторону и взволнованно спросил:

— Кох, вы отдаете себе отчет в том, какой будет воздушная обстановка, когда 
закружится вся эта карусель? Это будет не просто превосходство и даже не 
подавляющее превосходство — в небе над Францией нам предстоит пережить 
тотальное господство ВВС противника. Мне доложили, что во Франции примерно 800 
наших самолетов, во всяком случае именно такую цифру назвал главнокомандующий 
люфтваффе Шперле. Вроде бы будет переброшено еще сколько-то эскадрилий. Скажу 
вам откровенно: поверю в это только тогда, когда своими глазами увижу 
пролетающие над этим замком истребители люфтваффе! Одному Богу известно, 
сколько же самолетов из этих 800 на самом деле готовы к бою. Ну, а численность