было. В последнее время он не расставался с личным оружием, но даже в своем 
нынешнем состоянии Роммель был слишком горд для того, чтобы прибегнуть к такому 
«простому» решению проблемы.

14 октября.

— Погожий осенний денек. Янтарно-желтые нивы, и одетые в багрец и золото 
герлингенские леса. Рано утром в краткосрочный отпуск приехал Манфред 
(пятнадцатилетний сын маршала, проходивший обучение как «помощник зенитчика» на 
одной из батарей ПВО). Позже он рассказал мне, что после завтрака до 11.00 
гулял с отцом и от него узнал о предстоящем визите генералов Бургдорфа и 
Майзеля:

«Отец пребывал в искреннем недоумении и все пытался понять — с какой целью 
Гитлер направил к нему этих людей».

За его внешней невозмутимостью, холодностью и корректностью скрывалась 
беззащитная душа искалеченного войной, доведенного до нервного срыва человека. 
В блокноте на рабочем столе остались последние распоряжения по поводу 
совершенно малозначительных вещей — отменить вызов машины для поездки на 
консультацию… решить вопрос со стоянкой мотоцикла адъютанта… и другие 
второстепенные «хозяйственные дела». Стороннему наблюдателю могло показаться, 
что Роммель сохраняет олимпийское спокойствие. На самом деле он уже принял 
решение и был внутренне готов к наихудшему.






«ЧЕРЕЗ ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА Я УМРУ…»


Ровно в 12.00 появились генерал Бургдорф, начальник Управления личного состава 
сухопутных войск, и генерал-лейтенант Майзель из Генерального штаба сухопутных 
войск, уполномоченный специальной комиссии по событиям «20 июля». Генералы 
вежливо поздоровались с фрау Роммель и юным Манфредом и после нескольких 
дежурных светских фраз выразили желание побеседовать с маршалом наедине. После 
этих слов жена и сын покинули рабочий кабинет, а маршал крикнул адъютанту, 
чтобы тот держал наготове папку с документами. Роммель предполагал, что Майзель 
и Бургдорф от имени Верховного главнокомандующего потребуют у него отчет о 
«проигранной Нормандской операции». Даже в минуту наивысшей опасности он не мог 
до конца поверить в то, что Гитлера уже не интересуют «мотивы, причины и 
подоплека» событий. Фюрер решил, что маршал должен умереть…

Беседа продолжалась около часа. Потом из кабинета вышел Бургдорф, а через 
несколько секунд Майзель. Фрау Роммель ждала супруга в спальне маршала. Когда 
смертельно бледный, с исказившимися чертами лица ее супруг появился в дверях, 
она с внезапной отчетливостью поняла: произошло что-то ужасное и непоправимое. 
Позже она по памяти восстановила и записала драматический диалог:

Фрау Роммель: — Эрвин, что случилось?

Роммель: — Через четверть часа я умру…

Фрау Роммель: — Господи, что ты говоришь? Что им нужно от тебя?

Роммель: — Фюрер поставил меня перед выбором — принять яд или предстать перед 
Народным трибуналом. Генералы привезли сильнодействующий яд — полный паралич 
через три секунды. Меня обвиняют в соучастии в покушении…

Фрау Роммель: — Кто выдал тебя?

Роммель: — Штюльпнагель, Шпайдель или Хофакер — кто-то из них троих дал 
показания. Думаю, что кроме этого, я еще фигурировал в списках Герделера как 
будущий рейхспрезидент!

Фрау Роммель: — Что ты ответил им на все эти обвинения?

Роммель: — Я сказал, что не могу поверить в то, что это правда. Предположил, 
что эти показания были «выколочены» костоломами из гестапо…

Фрау Роммель: — Что же нам теперь делать, Эрвин?

Роммель: — Я не боюсь трибунала и готов ответить за свои поступки. Все, что я 
собирался сделать, было направлено на пользу Германии и ее народа. Но я 
абсолютно уверен в том, что мне не дадут возможности благополучно добраться до 
Берлина — просто «ликвидируют» в пути.

…Теперь я понимаю, что подразумевал Бургдорф под «новым назначением» пару дней