Ответ не заставил себя долго ждать, и Жуков ответил:

— Спасибо за совет, но я не собирался наступать в том месте, но не беда — я 
поймаю вас в другом!

«Обмен любезностями» продолжился и в Ломже. Думаю, что эти «радиобеседы» с 
Жуковым не преследовали какой-либо стратегической цели, но остался вопрос: 
зачем они вообще понадобились генерал-фельдмаршалу Моделю (вскоре после этого 
неожиданно переведенному на пост командующего группой армий «Б» Западного 
фронта!), тем более, что без особой санкции Гитлера он не имел права «вступать 
в переговоры с врагом».

4 августа на вечернем курьерском поезде я выехал из Лецена[40 - Лодзь.] и был 
искренне удивлен, заметив, что к поезду цепляют салон-вагон доктора Геббельса. 
Он возвращался в Берлин со съезда гауляйтеров в Позене[41 - Познань. (Прим. 
перев.)] и доклада в Ставке фюрера.

Рейхсминистр пропаганды, с которым мне довелось беседовать в 1942 году после 
взятия Тобрука Африканским корпусом Роммеля, встретил меня словами:

— А, старый знакомый — неисправимый пессимист, Лутц Кох!

Информация об отправленном 15 июля ультиматуме Гитлеру дошла и до рейхсминистра,
 и я получил соответствующую моему чину долю «начальственного негодования» как 
спецкор группы армий «Б». В самые первые дни вторжения Геббельс всячески 
препятствовал публикации моих правдивых материалов в прессе. Он был наслышан и 
о моей последней докладной записке в штаб-квартире фюрера — она только усилила 
его подозрения.

Мы стояли в коридоре мерно покачивающегося салон-вагона, а Геббельс рассказывал 
мне о съезде и своих впечатлениях. Шпеер сделал прекрасный отчет о проделанной 
работе. Производственные показатели растут, а после того как гестапо 
расправилось с саботажниками в Резервной армии (он имел в ввиду Фромма, 
Штауффенберга и Мерца фон Квирн-гейма), на Западный и Восточный фронты 
отправятся войска, удерживавшиеся заговорщиками в тылу.

Постепенно Геббельс стал входить в раж:

— Если вам окончательно не изменило чувство меры и Западный фронт на самом деле 
такой беспомощный, как вы любите изображать это в своих репортажах, — не беда! 
Несколько дней тому назад я присутствовал на испытаниях совершенно секретного 
оружия. Признаюсь вам: от ужаса и восторга у меня сердце екнуло в груди! Вы 
знаете толк в оружии, Кох, представьте себе нечто стремительное и беспощадное, 
с грацией лебедя, хищностью орла и зоркостью сокола. А потом — чудовищной силы 
взрыв. Ничего более смертоносного люди на этой земле еще не видели… Мы выиграем 
эту войну, Кох!

У меня создалось такое впечатление, что в эту минуту он сам искренне верил в то,
 о чем говорил, но тем не менее я не преминул заметить:

— Прекрасно, герр рейхсминистр! В таком случае могу дать дельный совет: если 
это оружие действительно повернет ход войны вспять, то пусть испытательный 
полигон посетит депутация из двенадцати прославленных убеленных сединами 
полководцев вермахта — пусть они увидят «чудо-оружие» своими глазами…

— А это еще зачем? Вы меня прямо удивляете, Кох. Разве не достаточно, что я 
говорю об этом в моих речах по радио и пишу в «Ангрифе»[42 - «Штурм», печатный 
орган Министерства пропаганды.] и «Фелькишер беобахтер»?[43 - «Народный 
обозреватель» — ежедневная газета НСДАП. (Прим. перев.)]

— Герр рейхсминистр! После стольких лет ожидания нового оружия фронт либо не 
верит официальной пропаганде вообще, либо верит, но с большими оговорками. 
Пусть с этой дюжины офицеров возьмут подписку о неразглашении тайны, но дайте 
воякам возможность пощупать ракету или бомбу своими руками. Потом они вернутся 
в войска и скажут, что оружие превосходно и скоро поступит на передний край — 
вот тогда фронт поверит и воспрянет духом.

Геббельс на несколько секунд задумался, как бы примеряясь к моим словам, потом 
энергично покачал головой и отрывисто бросил, что это категорически исключено 
из соображений строжайшей секретности. Я подумал тогда, что военные эксперты 
любят задавать «неудобные» вопросы о технических характеристиках и сроках 
изготовления, например. Видимо, квалифицированных ответов не было!

Уже после войны один летчик-испытатель люфтваффе прокомментировал мне широко 
растиражированное в средствах массовой информации высказывание Геббельса о том, 
что «у него сердце екнуло в груди». Рейхсминистр получил официальное 
приглашение на «испытания модифицированного «Штукас» с реактивным двигателем». 
Конструкторы объяснили доктору Геббельсу, что бомбардировочное вооружение 
«чудо-штурмовика» состоит из экспериментальной подвесной бомбы небывалого веса, 
около 2 000 кг мощной взрывчатки, а прицельное бомбометание проводится из