кубрике, закрыв за собой шторы. Иногда он вызывал в к себе для доклада радиста 
и акустика, но сегодня от него ни звука не было слышно. А тем временем мы 
продолжали придерживаться курса, пролегающего в квдрате CF5424. После заката 
разрывы стали довольно громкими. Все мы в рубке спрашивали себя какого черта 
Жех нежился у себя в кубрике, когда этот жуткий грохот с каждой минутой 
становился все ближе. 

Ровно в 19.48 акустик ворвался к нему и доложил о шумах двигателя. И тогда, 
наконец, он раздвинул шторки и вышел. Когда он проходил мимо меня, я заметил, 
что его лицо было пепельно-серым. Однако вместо того, чтобы отдавать приказания,
 Жех забрался по трапу в пустующую боевую рубку, после чего вся дежурная смена 
переглянулась в полной растерянности, молча спрашивая друг друга, что он делает 
там наверху. 

Дело в том, что на немецких подводных лодках боевая рубка использовалась только 
тогда, когда командир хотел посмотреть в перископ. Но мы шли на глубине ста 
метров, слишком глубоко для подобного мероприятия. Две минуты спустя через люк 
боевой рубки радист доложил Жеху о том, что все мы слышали собственными ушами: 
мы были обнаружены вражеским ASDICом, паузы между каждым щелчком которого 
становились все короче. Очевидно, они засекли нас и направлялись прямо к нам. 
Вскоре вражеские корабли были почти прямо над нами. И все еще никаких приказов, 
никаких действий со стороны командира. Где, черт возьми, был Жех? И прежде чем 
мы успели спросить об этом, раздался взрыв. Мы были сбиты с ног мощнейшим 
ударом. Вся лодка бешено тряслась, как и воздух в рубке, наполненный осколками 
стекла и хаотично летающими предметами. Я судорожно за что-то схватился. Свет 
потух, и сдавленный корпус зазвенел как церковный колокол при следующем 
сотрясении от второго взрыва. И тут, наконец, Жех спустился из боевой рубки. 
Его ничего не выражающее лицо с вздувшимися венами было мертвенно бледным. Мы 
уставились на него, ожидая приказов к маневрам, но он по-прежнему ничего не 
говорил. Напротив, он как зомби прошел через передний люк в радиорубку. Когда 
он проходил мимо меня, я мог видеть его широко открытые, немигающие глаза, 
сияющие в полутьме. 

Одна за другой взорвались еще две бомбы, правда, немного дальше, чем предыдущие,
 и мы посмели надеяться, что самое худшее уже позади. Но затем прогремел еще 
более сильный взрыв, который чуть было не перевернул лодку. Люди, валясь друг 
на дружку, растянулись на палубе. Посреди всего этого гвалта и криков, мне 
показалось, что я услышал какой-то шум внутри самой лодки, но не обратил на 
него особого внимания и ни о чем дурном не подумал. Оглядевшись, я заметил 
медленно наклонявшегося Жеха, понял, что он ударил голову о переборку и перевел 
внимание на рычаги управления. Удар! Взрыв, еще более близкий, чем все до него, 
оглушил нас, превратив окружающий нас мир в трясущееся, кошмарное, неясное 
пятно из падающих людей и осколков. Растянувшись на палубе, я, сквозь звон в 
ушах, с ужасом вслушивался в звуки устройства, регистрирующего втекающую внутрь 
воду, которые означали бы смертный приговор всем нам. Однако последовали минуты 
полной тишины. Наши преследователи, очевидно, ушли на второй круг, перезаряжая 
свой механизм постановки бомб. 

Во время этой короткой паузы включилась система аварийного освещения, и мы 
увидели, что наша рубка выглядела так, словно по ней пронесся ураган, но мы 
были еще живы. Из открытого переднего люка я услышал какой-то шум. С моего 
места я мог видеть недвижно лежащего на палубе, вниз лицом, человека. Блестящая 
лужица темной крови быстро распространялась у его ног. Мгновение спустя я 
увидел старшину радистов, вставшего на колени рядом с ним, и проверявшего, жив 
ли он. С некоторым усилием старшина перевернул несчастного на спину, и через 
минуту безжизненные ноги истекающего кровью человека кто-то потянул наверх, к 
Олимпу, как называли мы площадку, возле кубрика командира. И только тогда мы 
поняли, что что-то здесь не так. Несколько человек тихо прокрались туда - 
посмотреть, что происходит. Мы увидели лежащего на койке Жеха. Во время атаки 
из своего пистолета он выстрелил себе в голову. 

Кажется, прошел миллион лет с тех пор, как Петер Жех впервые занял командирский 
кубрик. И вот теперь он лежал на своей кровати, и кровь маленькими фонтанчиками 
брызгала из небольшого отверстия сбоку его головы. Но даже и это, последнее 
свое дело, Жех не сумел довести до конца. Он был еще жив, хотя и издавал 
громкие, не позволяющие нам ошибиться, звуки умирающего человека. В кубрик 
вбежал Доктор. 

- Что нам делать? - в панике спросил он, - что делать? 

- Заткнись,- кто-то шепотом огрызнулся на него, - наши враги слушают каждый 
звук. 

Несколько минут Жех находился в этом пассивном состоянии, издавая громкие стоны 
умирающего. Наконец, один из присутствующих положил подушку ему на лицо, чтобы 
приглушить их и немилосердно ускорить неизбежное. Доктор в отчаянии попытался 
было убрать подушку, но четыре сильных руки не дали ему это сделать. Мы все 
знали, что несчастному Жеху, да и нам тоже, будет гораздо лучше, если он умрет 
как можно скорее. Доктор снова истерично закричал, чтобы подушку убрали. Пауль 
Мейер, наш старший офицер, спокойно, но строго приказал ему замолчать.