и 1914 годами наступил летом 1912 года; он был следствием того способа, 
посредством которого наше имперское руководство пыталось ликвидировать франко-
германский конфликт из-за Марокко.

Тогдашний министр иностранных дел фон Кидерлен-Вехтер, которому, как и многим 
нашим дипломатам, не хватало чутья, когда дело касалось Англии, натворил немало 

бед, причем даже не уступчивостью, а просто халатностью. По его инициативе 
кайзер отправил 1 июля 1911 года канонерскую лодку "Пантера" в марокканский 
порт 
Агадир и в течение нескольких недель не давал ответа на британский запрос о 
целях этой экспедиции. В результате 21 июля Ллойд-Джордж произнес 
предварительно 
одобренную английским кабинетом речь, в которой предостерег Германию, что в 
случае вызова с ее стороны она встретит Англию на стороне Франции.

Об отправке "Пантеры" я узнал частным образом в момент моего отъезда на летние 
каникулы. Если тот факт, что я, как статс-секретарь по морским делам, ничего не 

знал о столь важной для мировой политики отправке корабля, был уже сам по себе 
признаком известной дезорганизации государственного руководства, то, с другой 
стороны, ошибочность этой демонстрации в Атлантике стала для меня ясной в тот 
самый момент, как я узнал, что мы предварительно не уведомили об этом Англию. 
Если Кидерлен считал, что без воинственного жеста обойтись не удастся, то он 
должен был сделать его на суше и направить исключительно против Франции. 
Впрочем, я принципиально возражал бы против подобного жеста.

Поднять флаг очень легко, но спуск его иногда обходится очень дорого, если не 
хотят нанести ущерба своей чести. Ведь мы не имели никакого желания затевать 
войну. Однако самый грубый просчет наше политическое руководство совершило тем, 

что в первые недели июля оно окутало тайной свои намерения. Кидерлен 
впоследствии уверял, что кайзер никогда и не думал требовать для Германии части 

марокканской территории. Однако после угрожающей речи Ллойд-Джорджа дело 
приняло 
такой оборот, будто он отступил перед поднятым мечом Англии. Нашему престижу во 

всем мире был нанесен удар, да и общественное мнение Германии сочло это за 
поражение. England stopped Germany{136} - таков был общий приговор мировой 
прессы.

С тех пор как Бисмарк пришел к политическому руководству, это было первое 
тяжелое дипломатическое поражение, которое явилось для нас тем более 
чувствительным, что глиняное здание нашего тогдашнего мирового могущества 
покоилось не столько на силе, сколько на престиже. В момент отставки Делькассе 
(1905 г) этот престиж оказался еще действенным; но теперь мы получили 
доказательство того, насколько он успел уже испариться. Попросту проглотив 
оплеуху, мы усилили боевой задор Франции и ее "новый дух" и подвергли себя 
опасности нового, еще более глубокого унижения в будущем. Поэтому было 
неправильно скрывать понесенное поражение, как этого желало имперское 
руководство; напротив, следовало открыто признать его и сделать соответствующие 

выводы. Для государства, которое сознает, что благосостояние его граждан 
основывается не на рекламе, а на силе и престиже, в подобных положениях 
существует лишь одно средство предотвращения войны: оно должно показать, что не 

боится, и в то же время усилить свою оборону на случай новых серьезных 
осложнений, возможность которых становится более вероятной. Мы должны были 
сделать тоже, что делал в подобных случаях Бисмарк, а именно: внести новый 
закон 
о вооружениях, сохраняя полное спокойствие и избегая вызывающих выступлений.

С этой мыслью я вернулся осенью в Берлин и указал канцлеру, что мы потерпели 
дипломатическое поражение и должны загладить его новым дополнением к 
судостроительной программе. Канцлер протестовал против слова "поражение", на 
которое он потом жаловался начальнику морского кабинета, и боялся, что 
предложенная мной новелла приведет к войне с Англией.

Новелла предусматривала собственно не увеличение численности флота, а повышение 

его боеспособности. Слабым пунктом нашего морского могущества являлась 
ежегодная 
смена новобранцев, которая при краткости срока службы наших матросов в течение 
известного периода сковывала флот. Средство повысить боеспособность флота без 
значительного увеличения количества кораблей заключалось в том, чтобы одну 
резервную эскадру превратить в действующую и таким путем довести число эскадр 
первой линии до трех (вместо двух).