Учитывая стремление Англии связать нас посредством коалиции, нам следовало 
сохранять хладнокровие, продолжать в крупном масштабе наши военные 
приготовления, избегать конфликтов и без лишних тревог ожидать момента, когда 
быстрое упрочение нашего морского могущества миром заставило бы англичан 
оставить нас в покое. Мы же поступили совсем наоборот, так что как раз в то 
мгновение, когда наметилось явное разрежение атмосферы, начавшие рассеиваться 
грозовые тучи разразились бурей над нашей головой. Войны с Англией следовало 
избегать в 1914 году, так же как и в 1904 году, а поскольку борьба с нашим 
флотом стала уже рискованной, эту войну, вероятно, удалось бы предотвратить, 
если бы только наше политическое руководство своевременно и прямо взглянуло ей 
в 
глаза. Если бы в июле 1914 года немецкий народ и его политические руководители 
проявили живое и развитое ощущение силы и ее законов, то они не стали бы питать 

иллюзии о возможности локализовать австро-сербский конфликт, и мировая война 
была бы предотвращена{122}.

Трудность достижения сносного мира в случае войны с Англией уже в 1904 году 
определила высказанное мною тогда мнение. Даже и после того, как мировая война 
разразилась, семнадцать лет строительства флота все же улучшили виды на 
возможность приемлемого мира с Англией, но лишь при условии самой напряженной 
военной энергии, дипломатической ловкости и полного отказа руководителей от 
всяких личных соображений. Поэтому я со всей силой подчеркивал моменты, которые 

могли принести нам этот мир и отвратить от нас гибель: морское сражение, 
подводную войну, своевременный сепаратный мир с Россией и единение германского 
народа перед лицом смертельной опасности, которой мы шли навстречу, хотя лишь 
немногие видели ее ясно.

В этом я скоро потерпел поражение; немецкая склонность к иллюзиям еще раз 
привела к разгрому немцев руками немцев. Быть свидетелем того, как в результате 

слабости, ослепления и партийных распрей была проиграна война, вот конец моей 
жизненной карьеры и моей веры в свой народ.

Я боролся против нашего самоуничижения, не обладая для этого достаточной силой. 

Занятый собственными задачами, я никогда не стремился к политической власти.

В декабре 1911 года, после марокканского кризиса{123}, когда начался мой спор с 

Бетманом, начальник кабинета сообщил мне, когда я входил к кайзеру для доклада, 

что имеется предположение назначить меня канцлером. Вслед за этим, во время 
доклада кайзеру, я передал начальнику кабинета записку, в которой сообщал, что 
отклонил бы подобное предложение, если б оно было мне сделано. Мне казалось 
тогда немыслимым стать преемником Бисмарка; лишь во время войны, когда 
вследствие безрассудства и малодушия нашего руководства мы стали на моих глазах 

терять одну невозвратимую возможность за другой, а империя стала придвигаться к 

краю пропасти, я, вероятно, не отказался бы (при всем понимании своих 
недостатков) от поста канцлера, если бы не нашлось более подходящей кандидатуры.
 
Ибо при наших тогдашних отношениях с внешним миром занятие мною поста канцлера 
ознаменовало бы собой разрыв с господствовавшей у нас системой. Вспомним о том 
ликовании, которое поднялось в Англии, когда разнеслась весть: Tirpitz 
exit{}an". Именно в этом разрыве, а не в какой-нибудь смене личностей, лежало 
наше единственное спасение.

Мысль эта в то время высказывалась мне неоднократно, однако она исходила не из 
той единственной инстанции, которая имела власть привести ее в исполнение.




Глава пятнадцатая

Англия и германский флот





1


Некоторые полагают, что в наше время Германия имела возможность установить 
прямо-таки дружественные отношения с Англией и что только промахи германского 
государственного искусства, особенно строительство флота, помешали реализации