этой возможности. Если это представление укоренится в головах немцев, то оно 
явится лишним подтверждением того правила, что историю пишет победитель; 
побежденному же придется в этом случае фальсифицировать ее, чтобы его 
историческая совесть смогла склониться перед мировым господством англо-саксов.

Англичане отрицают, что хотели войны с нами. Поэтому всякий немец, 
усматривающий 
причину войны в строительстве флота, не может возложить ответственность за нее 
на противника. Самообвинители идут по ложному следу; историческая правда лежит 
скорее в одном из последних заявлений Бисмарка, сделанных им в 1898 году, когда 

у нас еще не было флота. Он сожалеет о том, что отношения между Англией и 
Германией не лучше, чем они есть. К сожалению, ему неизвестно никакое средство 
против этого, за исключением того, чтобы взять в шоры нашу германскую 
промышленность, а это средство вряд ли применимо.

Мы не могли приобрести дружбу и покровительство Англии иначе, как превратившись 

вновь в бедную земледельческую страну. Но средство для существенного улучшения 
отношений имелось - это было создание германского флота, который сделал бы 
мысль 
о нападении на германскую торговлю более рискованной, чем в те времена, когда 
Бисмарк произнес приведенную выше фразу. В этом смысле германский флот выполнял 

свое назначение вплоть до июля 1914 года, несмотря на ряд промахов германской 
дипломатии, и не его вина, если он не смог еще лучше и дольше играть роль 
гарантии мира. Мне трудно понять, как может господин фон Бетман-Гольвег еще и 
теперь порицать так называемую флотскую политику, под которой он сам в течении 
восьми лет подписывался в качестве канцлера{125}.

Это тем труднее понять, что он сам, также как Лихневский и другие эксперты 
министерства иностранных дел, в годы, предшествовавшие войне, констатировал 
заметное улучшение англо-германских отношений и признавал, что близившееся к 
завершению строительство германского флота по меньшей мере не мешало этому 
улучшению. Внезапный взрыв войны произошел не вследствие ухудшения англо-
германских отношений; можно даже усмотреть особенный трагизм в том, что в 1914 
году Англия и Германия были ближе друг другу, чем в 1896 году, когда у Германии 

совсем не было флота, и в 1904 году, когда он был еще слаб и когда князю Бюлову 

удалось перебросить мост через опасную зону. Германский флот сообразно своему 
назначению защищал мир. Заинтересованные лица пытаются теперь поколебать 
значение этого очевидного факта. К этому присоединяется черта самоуничижения, 
свойственная германскому характеру, который всегда склонен верить всему 
неблагоприятному и рад случаю бранить сегодня как неразумное то, что вчера 
казалось разумным.

До начала девяностых годов привыкшая к благосостоянию Англия почти не замечала 
паразитического существования германизма в мировом хозяйстве. Правда, уже 
изменение нашей таможенной политики в 1879 году дало толчок развитию нашей 
торговли и промышленности, но лишь целое десятилетие внутреннего строительства 
сделало его настолько чувствительным для заграницы, что в Англии стала 
подготовляться перемена настроения. Первым экономическим отражением этой 
перемены было появление марки "Made in Germany", а первое политическое 
последовало за телеграммой Крюгеру. В 1896/97 году я вынес из поездки по Азии и 

Америке впечатление о том, что Англия постарается преградить путь нашему 
дальнейшему развитию. В середине девяностых годов и задающие тон клубы главных 
политических партий Англии, и авторитеты в области внешней политики сошлись на 
том, что Германия - очередной враг. Это соответствовало вековым государственным 

принципам англичан.

Как это всегда бывает, прошел известный промежуток времени между переменой 
фронта закулисными руководителями и ее открытым проявлением. Затем последовала 
предпринятая в широком масштабе обработка английского общественного мнения, 
направление которой может быть примерно указано лозунгом Germaniam esse 
delendam{126}; под этим боевым кличем "Сатердей ревью" уже в 1897 году 
напечатал 
следующие строки, привлекшие большое внимание: Бисмарк уже давно признал, что, 
как начинает, наконец, понимать и английский народ, в Европе существуют две 
великие, непримиримые, направленные друг против друга силы, две великие нации, 
которые превращают в свое владение весь мир и желают требовать с него торговую 
дань. Англия... и Германия... немецкий коммивояжер и английский странствующий 
торговец соперничают в каждом уголке земного шара, миллион мелких столкновений 
создает повод к величайшей войне, которую когда-либо видел мир. Если бы 
Германия 
была завтра стерта с лица земли, то послезавтра во всем свете не нашлось бы 
англичанина, который не стал бы от этого богаче. Прежде народы годами сражались