война вновь сблизила английские колонии с метрополией. Впоследствии Рузвельт 
прислал мне свою фотографию с лестным посвящением, сопровождавшимся следующей 
многозначительной припиской: From one who sent the American fleet around the 
World{}an".

Симпатии Америки, естественно, склонялись на сторону Англии. Несмотря на это, 
имелись предпосылки для установления делового контакта между американской 
политикой и нашей.

Перед войной американцы во всех отношениях очень серьезно относились к Германии,
 
и хотя Европа в их представлении являлась понятием собирательным и весьма общим,
 
они правильно учитывали нашу растущую мощь и выказывали трезвое и почтительное 
отношение к заключавшимся в ней перспективам. Они уже считались с возможностью 
того, что наше экономическое и политическое развитие может опередить развитие 
Англии. В то же время они рассматривали себя как естественных наследников 
английских колоний. Если бы мы выждали результатов этого развития в мирных 
условиях, наши общие с Америкой интересы из года в год продолжали бы расти 
естественным путем. Но в 1914 году мы ввязались в войну, и одним из самых 
тяжелых последствий этого ужасного факта явилось то, что вместо ослабления 
англо-саксонской солидарности мы в сущности дали первый толчок к ее развитию.

Американцы, которые изобразили взрыв порохового погреба на "Мэне" как 
преступление испанцев, чтобы получить возможность аннексировать Кубу{117}, 
отнеслись бы к проходу наших войск через Бельгию весьма хладнокровно, если бы 
он 
соответствовал их интересам. Америка стремилась к мировому владычеству, чего не 

хотят замечать наши демократы. Внешнее превосходство сил наших противников с 
первого же дня войны внушило американцам убеждение в том, что мы не сможем, да 
и 
не должны победить, а это заставило их занять принципиально антигерманскую 
позицию.

Однако с 1914 по 1916 год включительно Америка еще не созрела для войны с нами 
и 
не смогла бы выступить, если бы Германия повела бесстрашную военную политику. 
Только продолжительность войны, растущее сплетение интересов с Антантой, 
военные 
затруднения Англии, политика иллюзий, промедлений и зигзагов, которую вел 
Бетман, шедший ради Вильсона на потерю престижа, и, наконец, мексиканская 
депеша 
Циммермана{118} подготовили и сделали возможным в 1917 году вовлечение Америки 
в 
войну, которое в феврале 1916 года, когда я требовал подводной войны, удалось 
бы 
Вильсону с большим трудом, а может быть и совсем не удалось бы{}an". Решающим 
было следующее: мы должны были быстро кончить войну, сохранив свой престиж.

Совершенно иное положение создалось бы в том случае, если бы удалось избегнуть 
мировой войны. Англо-саксонское кровное родство никогда не стерпело бы 
поражения 
Англии. Но если бы нам удалось мирным путем опередить Англию, то это сочли бы 
естественным явлением, престиж германизма в западном полушарии сильно 
увеличился 
бы, а мы превратились бы в действительно мировой народ, созревший для союза с 
сильнейшей великой державой будущего. Эти возможности уже миновали, как бы ни 
сложилась в будущем жизнь Германии, и если наш народ когда-либо вновь станет 
способен заключать союзы с другими государствами, то это будут государства 
иного 
ранга. Перед мировой войной мы имели еще богатые возможности для установления 
равновесия сил.




5


Для успешного строительства флота был необходим мир, а с другой стороны, само 
это строительство способствовало сохранению мира, в котором Германия для своего 

непрерывного процветания нуждалась больше, чем какая-либо другая великая 
держава, и который ей было труднее всего сохранить вследствие особенностей 
своего географического положения. Последние десятилетия перед войной были для 
Германии временем наивысшего развития и наибольших опасностей при наличии 
сильной, но еще недостаточной обороны. В период правления Бисмарка его нередко 
называли жонглером; равным образом такой бесспорно выдающийся человек, как