вызвало сначала натянутые отношения между двумя флотами, а затем и столкновение 

с адмиралом Дьюи, во время которого фон Гинце (в то время флаг-лейтенант, а 
позднее статс-секретарь) своим хладнокровием спас честь Германии и предотвратил 

опасность конфликта. Однако в Соединенных Штатах, которые тогда сознательно 
вступили на путь мировой политики, осталось подозрение, что мы предприняли 
неудачную попытку стрелять дичь на охотничьих участках, которые они уже 
закрепили за собой. Это неудовольствие, искусно поддержанное английской прессой 

и дипломатией, превратилось в подозрение, что мы питали захватнические планы в 
отношении американской территории. Американцы были в достаточной мере 
неосведомлены в европейских делах и достаточно чувствительны ко всему, что 
затрагивало доктрину Монро, чтобы не верить в подобную бессмыслицу.

Когда же в 1902 году английское правительство пригласило нас с согласия 
Рузвельта принять участие в совместном выступлении против президента Венесуэлы 
Кастро, отличавшегося разбойничьими замашками, то на соответствующем заседании 
в 
министерстве иностранных дел я посоветовал отклонить предложение англичан, 
основываясь на своем понимании характера американцев и английской политики. 
Меня 
предостерег Карл Шурц, в лице которого германо-американцы еще имели тогда умную 

голову. Я заявил, что если дело дойдет до вооруженного столкновения, доктрина 
Монро может возбудить страсти в Америке и в этом случае англичане, вероятно, 
бросят нас на произвол судьбы.

К сожалению, так и случилось. Еще до поездки кайзера в Англию я настоятельно 
советовал ему добиться от англичан безусловного обещания держаться с нами до 
конца. Не знаю, было ли дано такое обещание, но во всяком случае мы приняли 
английское предложение. Однако Рузвельт не мог, даже если бы захотел, сдержать 
негодование американцев, а британская пресса при попустительстве своего 
правительства дошла до такой низости, что немедленно переменила фронт и 
принялась натравливать американцев на нас, "гуннов"{110}.

Нечего было больше и думать о каком-либо обеспечении германских интересов в тех 

случаях, когда обоим англо-саксонским мировым державам приходилось совместно 
вступать с ними в соприкосновение. Для нас было не важно, действительно ли 
Англия станет когда-нибудь "сорок девятой звездой в звездном знамени", как 
говорил американский морской атташе в Лондоне нашему атташе. В конце 
девятнадцатого столетия Англия в последний раз обдумала вопрос о том, следует 
ли 
ей обратиться против Америки, и решила его отрицательно. Мои личные впечатления 

совпадали с политическим опытом, и наша сентиментальная деликатность по 
отношению к Союзу{111} отнюдь не улучшала положение. Мне было тяжело 
присутствовать при поднесении статуи Фридриха Великого скептическим янки, к 
чему 
меня обязывало служебное положение. Я никогда не разделял столь рокового и 
распространенного у нас заблуждения, будто Америка когда-нибудь и как-нибудь 
может стать для нас полезным помощником в борьбе против британской диктатуры на 

море. Кроме того, из всех крупных флотов я всегда был меньше всего склонен 
зачислять в актив американский{}an".

Конечно, чем больше укреплялось бы наше морское могущество, тем богаче и шире 
становились бы открывавшиеся перед нами возможности мировой политики. Таким 
образом, при условии, что мир с Англией остался бы нерушимым, не было ничего 
невероятного в том, что между нами и Америкой разовьются плодотворные 
взаимоотношения. Когда Рузвельт, который хорошо знал меня и часто вступал со 
мной в продолжительные беседы, подал выше упомянутый совет о том, что Германии 
следует приобрести естественное господство над устьем своей главной реки и 
привлечь к себе мелкие нижне-немецкие государства по Рейну и Шельде, он говорил 

совершенно честно, хотя, по своему обыкновению, и roughly{113}. Он исходил из 
того, что мировое могущество Англии все более приходило в упадок и что мы 
должны 
были стать естественным союзником Америки против Японии. В результате англо-
японского союза Рузвельт стал придавать огромное значение росту германского 
флота. Перед тем как американский флот был в 1908 году послан в Тихий 
океан{}an" 
(Панамский канал тогда еще не существовал), Рузвельт поручил своему послу в 
Берлине неофициально спросить меня, взял ли бы я на себя на его месте 
ответственность за этот шаг с точки зрения морской политики. Я ответил: I 
should 
risk it{}an", причем усматривал в посылке флота выгоду для нас. В самом деле, 
одним из следствий этого похода американского флота явилось то, что Австралия 
отдалилась от Англии и решительно склонилась на сторону Америки. Только мировая