государства, требовало внешнеполитического дополнения к строительству флота. 
Только энергичная, но мирная защита свободы неангло-саксонских народов дала бы 
нашему могуществу всемирно-политическое оправдание и надежду на продолжительное 

существование. В решающие годы развития, которые мы переживали, ни один народ 
не 
смеет уклоняться от обязательств, которые вытекают из самого его роста. Через 
несколько десятилетий все это, вероятно, найдет более яркое отражение в 
сознании 
человечества.

Когда вспыхнула война, я не был сторонником аннексий ни на востоке, ни на 
западе. Германизация Бельгии также не соответствовала моим желаниям. Однако я 
считал необходимым, чтобы бельгийское побережье не подпадало под владычество 
Британии, ибо это повлекло бы за собой верную гибель германского труда и 
германского рабочего{108}. Поэтому я желал создания самостоятельной Фландрии, 
где мы имели бы право держать гарнизон в Зеебрюгге. Во время войны немцы 
впервые 
уяснили себе промышленную будущность фландрского Кемпена и вместе с тем 
появилось новое основание крепить экономическую дружбу между Рейнской областью 
и 
Бельгией, освобожденной от английского верховенства. Я убежден, что жители 
бассейна Шельды поймут со временем, что эта мысль соответствовала также и их 
интересам. Малые государства Европы растворятся в группировке англо-саксонских 
сил, охватывающей весь Атлантический океан; тогда погибнет и мощь Европы, 
которая заключается в равновесии многообразных культур на очень небольшом 
пространстве, погибнут ее богатство и гегемония, государства нашего континента 
потеряют мировое значение, "The world is rapidly becoming English"{}an". Наша 
война была, возможно, последней борьбой за свободу Европы против мирового 
капитализма англо-саксов или, вернее, она должна и могла стать такой борьбой, 
если бы руководители империи поняли и осуществили идею этой войны. Наши социал-
демократы, носившиеся с мечтой о борьбе против капитализма, своим поведением во 

время войны и по окончании ее достигли того результата, что преследуемый ими 
германский капитал, который давал пропитание также и немецкому рабочему, был в 
значительной степени уничтожен. Зато немцы стали наемными рабами англо-
саксонского капитала, который является куда более грубым и антиобщественным и 
прежде всего представляет собой чужеземное господство.

Внушать доверие может лишь то государство, которое обладает силой и применяет 
ее 
твердо и в то же время мудро. Мы должны были со всей решительностью 
сопротивляться французской пропаганде в Эльзас-Лотарингии и польской на 
Востоке; 
с проникновением же датской национальности в Северный Шлезвиг нам следовало 
бороться исключительно культурными средствами (железные дороги, школы и т.д.), 
а 
никак не силой. Этим мы показали бы, что умели отличать жизненные вопросы от 
нежизненных. С каким избытком были бы мы вознаграждены во время войны, если бы 
в 
мирное время мы исполнили заветные желания датских патриотов. Поэтому также и 
во 
время войны я стоял за то, чтобы показать миру, что в противоположность 
лицемерному и грубому насилию англо-саксов и вопреки данным нам клеветническим 
кличкам "бошей" и "гуннов" мы представляли дух Европы чище и гуманнее, чем кто-
либо из наших противников. В связи с этим я хотел, чтобы, несмотря на введение 
Англией варварского обычая интернирования беззащитных и безобидных гражданских 
пленных, мы не отвечали аналогичными мерами. Я был также против того, чтобы 
подражать начатым врагом воздушным налетам на открытые города и мирное 
население, поскольку эти налеты, не причиняя значительного вреда, действовали 
лишь как булавочные уколы и представляли собой нечто совершенно отличное от 
сосредоточенного применения воздушного оружия против определенных и крупных 
военных объектов (лондонское Сити и доки).




4


Появление нашей эскадры перед Манилой в 1898 году вызвало ненужное ухудшение 
наших отношений с Америкой. Когда в 1896 году в соответствии с данным мне 
поручением я посетил с восточно-азиатской эскадрой Филиппинские острова, 
филиппинцы, находившиеся тогда в борьбе с испанцами, подали мне мысль о 
германском протекторате и побуждали меня спасти жизнь одному предводителю 
мятежников, приговоренному испанцами к смерти. Я, разумеется, отклонил это 
вмешательство; насколько мне известно, и впоследствии ни одно германское 
учреждение не занималось серьезно мыслью о распространении германского 
владычества на Филиппины. Когда же во время испано-американской войны мы 
появились перед Манилой с эскадрой, которая была сильнее американской, то это