произнес слова, запомнившиеся мне своей пророческой серьезностью: Ваше 
величество, пока вы имеете таких офицеров, вы можете позволить себе решительно 
все; но если вы лишитесь их - все пойдет по-другому. Кажущаяся легкость, с 
которой были произнесены эти слова (могло показаться, будто Бисмарк не придает 
им значения) продемонстрировали его замечательную находчивость; в них сказалось 

все его мастерство.

Когда мы расходились, князь проводил кайзера в своем кресле до самых дверей, а 
затем мы попрощались с ним, - каждый в отдельности. Бисмарк дружественно пожал 
руку фон Бюлову, фон Микелю и другим. Передо мной к нему подошел начальник 
кабинета фон Луканус, который способствовал его отставке в 1890 году. Он 
попытался протянуть князю руку и отвесить ему поклон. Тогда разыгрался 
оригинальный спектакль, который произвел на нас сильное впечатление. Князь 
сидел, как статуя, ни один его мускул не двигался, а глаза смотрели сквозь 
приплясывавшего перед ним Лукануса. Князь ничего не сказал, и черты его лица не 

выражали отвращения, но они превратились в неподвижную маску; Луканус понял и 
удалился. Затем подошел я, а после меня - мой верный капитан фон Геринген. Тот 
был настолько возбужден (это был темпераментный господин), что нагнулся и 
поцеловал руку князя. Меня это обрадовало; я также старался по мере возможности 

дать почувствовать князю свое отношение к нему, но поступок г-на фон Герингена 
был энергичнее. Князь обнял Герингена и поцеловал его в голову. Это мое 
последнее воспоминание о Бисмарке.




Глава одиннадцатая

Судостроительные программы





1


С этого времени бисмарковская пресса стала выступать в мою пользу. Кроме того, 
я 
лично просил о содействии всех князей Германского Союза - до великих герцогов 
включительно. Во время своего доклада я старался внушить им, что они принимают 
участие в вынесении решения. Это удалось мне в отношении таких правителей, как 
король Альберт Саксонский - деловой человек, серьезно подошедший к вопросу; 
великий герцог Ольденбургский, имевший большие личные заслуги перед нашим 
флотом; великий герцог Фридрих Баденский - властитель старого закала, стоявший 
выше среднего уровня, который, по моим наблюдениям, понизился в нашем поколении 

как в княжеских домах, так и среди высших представителей отдельных профессий. Я,
 
разумеется, обращался также к ганзейским городам и к министрам различных 
государств Союза, знакомство с которыми оказалось хорошим средством пропаганды, 

хотя в то время обычай объезжать нужных людей не вошел еще в моду.

Далее, я счел своим правом и обязанностью разъяснить широким кругам, какие 
интересы поставлены на карту; нужно было расширить узкий горизонт народа, 
пробудить сознание культурного значения моря, ранее отсутствовавшее в нем или 
усыпленное ходом нашего исторического развития; углубить убеждение в том, что 
действительность властно указывает нам этот путь, если мы хотим продлить, не 
прибегая к массовой эмиграции, тот расцвет нашей перенаселенной родины, который 

наступил после введения протекционистского тарифа Бисмарка. Геринген 
организовал 
информационный отдел имперского морского ведомства; он объехал университеты, 
причем почти все экономисты - до Брентано включительно - обещали ему полную 
поддержку. Шмоллер, Вагнер, Зеринг, Шумахер и многие другие заявляли, что 
затраты на флот являются продуктивными и описывали положение Германии, указывая 

на недостаточную крепость хозяйственно-политического базиса нашей культуры и 
могущества и на опасность превращения избытка населения из источника богатства 
в 
невыносимое бремя. Они писали, что здание нашего международного престижа 
построено на песке, что таможенные планы Чемберлена обрекут нас на прозябание в 

качестве бедного маленького народа, если мы не создадим такой силы, которая в 
споре с заморскими державами сможет перетянуть чашу весов на нашу сторону. Так 
наметился сдвиг в трактовке национально-политических вопросов, который явился