|
отомстить помещикам. Расторжение германо-русского договора о перестраховке было
величайшим несчастьем. Бисмарк заявил мне, что в случае англо-русского
конфликта
наша позиция должна определяться девизом: "Нейтралитет по отношению к России".
Это нужно России и вполне удовлетворило бы ее.
Когда я упомянул о возможности того, что новый Питт не захочет такого
нейтралитета и предпочтет иметь нас врагами и что возможны и иные комбинации,
причем только внушительный флот может сделать союз с нами выгодным для России и
других держав, Бисмарк сделал почти гневный жест рукою. В качестве частных лиц
англичане вполне порядочные люди, но в политике это торгаши. Если они к нам
сунутся, мы поколотим их прикладами ландвера. Он совершенно не понимал, что
тесная блокада может принудить нас к капитуляции.
Старый князь явно думал об аграрной Германии 1870 года и политической Англии
1864 года. Вообще он настолько привык следовать собственному направлению мысли,
оставшемуся от прежних времен, что почти не дал себе труда выслушать доклад. Но
в основном вопросе он был со мной согласен. Вы совсем не должны убеждать меня в
том, что нам нужно усилить флот. Впоследствии он прислал мне и письменное
одобрение моих действий.
Насколько далек был князь в свои лучшие дни от мысли о необходимости обладать
силами, достаточными для заключения союза против Англии, показывают записки
бывшего французского посла в Берлине барона де Курселя, в разговоре с которым
князь обрисовал в 1887 году, когда колониальные устремления, казалось, сблизили
Германию с Францией, возможность морского союза между соседними сухопутными
державами. Я стремлюсь, - сказал князь, по словам де Курселя{66}, - к созданию
определенного равновесия на море, и Франция может сыграть в этом деле большую
роль, если она пойдет нам навстречу. Прежде много говорили об европейском
равновесии; это лозунг XVIII столетия. Но я думаю, что мысль о "равновесии на
море" не является устаревшей. Я не желаю войны с Англией, но хотел бы дать
понять ей, что флоты других наций уравновешивают ее морские силы и,
соединившись, могут заставить ее уважать их интересы. Англия должна только
привыкнуть к мысли, что союз Германии с Францией не лежит за пределами
возможного.
Бисмарк был, пожалуй, единственный человек, способный добиться примирения с
Францией. Поскольку это примирение, однако, не состоялось, указанное
направление
мыслей стало чуждым для состарившегося князя. Он уже не понимал, что в
изменившейся международной обстановке политика равновесия сил на море и
способность к заключению морских союзов являлась обязательной предпосылкой
дипломатического сближения с Россией, которого он требовал (необходимость
такого
сближения была ясна и для меня). Учитывая враждебность британцев, которая с
1896
года проявлялась совершенно открыто, вопрос мог ставиться только так: можем ли
мы, стиснутые на нашей перенаселенной территории, сохранить мир с Англией, не
капитулируя перед завистью ее купцов, и сможем ли мы выдержать войну с нею,
если
она решит блокировать нас?
Решение этих вопросов не могло быть достигнуто ни в отсутствии флота, ни при
наличии заграничного флота; для этого нужен был такой линейный флот,
боеспособность и ценность которого в качестве союзника могла бы затруднить
англичанам нападение на нас. Действительно, "наступили новые времена", как
сказал старый князь при последнем посещении гамбургского порта, сравнивая
царившее там необычайное оживление с неторопливой жизнью старого Гамбурга, в
котором господствовали англичане.
2
После того как мы просидели два часа за столом, князь пригласил меня совершить
с
ним поездку по Саксонскому лесу. После обеда он никогда не отдыхал. В экипаже
повсюду стояли большие бутылки с пивом, их открывали и распивали; не отставать
от его сильной натуры было довольно трудно. Чтобы свободнее говорить в
присутствии кучера, князь изъяснялся на иностранном языке и поскольку
деликатность уживалась в нем с порывистостью, он выбрал английский, решив,
очевидно, что мне, как моряку, он особенно хорошо знаком; сам он говорил по-
|
|