чтобы передать старому князю приглашение присутствовать при спуске корабля и 
получить его благословение на проведение судостроительной программы{64} в виде 
закона.

После некоторых колебаний кайзер дал свое согласие, но затем сам послал 
Бисмарку 
приглашение присутствовать при спуске корабля, название которого он, однако, не 

указал. Он ожидал, что этот акт милости доставит князю столько же радости, 
сколько подобные церемонии доставляли ему самому и другим людям, и, очевидно, 
хотел сделать Бисмарку сюрприз. Бисмарк ответил, что он уже слишком стар для 
таких вещей. Тогда я получил приказ исправить это довольно запутанное положение.


Я письменно попросил у князя аудиенции для доклада о намечаемых мероприятиях 
флота. Письмо вернулось нераспечатанным с пометкой о том, что князь не 
принимает 
писем, на конверте которых не указан отправитель. На второе письмо мне ответили,
 
что я могу приехать.

В Фридрихсруэ существовал обычай принимать гостей во время обеда. Меня встретил 

граф Ранцау, с которым я был знаком. Когда я вошел, семья обедала: князь сидел 
с 
узкой стороны стола. Он встал холодный и вежливый, настоящий барин, и остался 
стоять, пока я не сел. Он страдал от сильных невралгических болей, прижимал к 
щеке резиновую подушечку с горячей водой, ел скобленку и говорил с трудом. 
Выпив 
1? бутылки секта, он оживился. После этой простой трапезы графиня (жена 
Вильгельма Бисмарка) зажгла его длинную трубку, и дамы удалились из комнаты. 
Настроение было тяжелое. Вдруг Бисмарк насупил густые брови, окинул меня 
уничтожающим взглядом и проворчал: Я не котенок, который искрится, когда его 
гладят. Обычно я не находчив, но в этих почти безнадежных обстоятельствах я не 
мог промолчать и ответил: Насколько мне известно, это бывает только с черными 
котятами, ваше сиятельство. Граф Ранцау поспешил вмешаться: Адмирал прав, это 
бывает только с черными. Атмосфера несколько разрядилась. Я передал свое 
поручение. Бисмарк ответил, что он не в состоянии ехать в Киль, носить форму и 
шпоры и не хочет предстать перед публикой в виде развалины. Чтобы добиться 
чего-
либо положительного, я спросил, не сможет ли одна из его невесток 
присутствовать 
при спуске корабля. Он сказал, что об этом я должен спросить их самих; он 
предоставляет им решить этот вопрос. Тогда я перешел к главной для меня цели 
визита.

Я изложил свой план, стараясь убедить князя в том, что это не просто одно из 
увлечений монарха, против которых я боролся все эти годы, и подчеркнул, что 
намерен осуществить принятую рейхстагом в 1867 году судостроительную программу, 

придав ей современную форму. В наступающем столетии мы должны обладать 
известным 
могуществом на море. В семидесятых годах это было не так важно, ибо слава и 
блеск великих имен позволили бы нам одолеть любые трудности, теперь же нам надо 

базироваться на реальной силе, например в случае англо-русской войны, с 
возможностью которой необходимо серьезно считаться. Я приехал для того, чтобы 
просить его благословить нас на создание флота, соответствующего нашим 
тактическим выводам.

О военной стороне вопроса Бисмарк и слышать не хотел, это стало ясно с первых 
же 
слов. Большие корабли он ценил невысоко; вместе со своим другом Рооном он 
считал, что нам нужно побольше малых кораблей, которые роились бы вокруг 
крупных, подобно шершням. Я постарался возразить, что крупный корабль 
обеспечивает концентрацию сил и имеет перевес в отдельных пунктах; он ответил, 
что это может быть и так в bataille rangee{65}, но что он стоит за шершней и 
хочет, чтобы мы имели побольше мелких судов. Эти корабли надо разослать по 
всему 
миру и вообще обратить больше внимания на заграничную службу. Когда я 
подтвердил, что для нас было бы важно получить пару заграничных баз, он 
обрушился на Каприви. За исключением его старого друга Роона, который до 1871 
года руководил по совместительству морским ведомством, он не мог столковаться 
ни 
с одним морским министром. Каприви всегда являлся к нему на Вильгельмштрассе, 
похожий на деревянный шомпол. Да и чего можно было от него ожидать? Он провел 
22 
года в чине лейтенанта и насмотрелся в Берлине на богатых кавалерийских 
офицеров, отцы которых имели поместья; став рейхсканцлером, он решил, что 
сможет