радости боя. Позднее, в Киле, мы подошли с заряженными орудиями к спускавшимся 
к 
морю улицам старого города, в то время как пруссаки под командой Мантейфеля 
перешли канал у Гольтенау и оставалось невыясненным, окажут ли сопротивление 
австрийцы, которыми командовал Гобленц; однако Гобленц погрузился в 
железнодорожные вагоны и уехал. Наш оркестр проводил его маршем. Австрийских 
офицеров в Киле очень любили; их многочисленные помолвки оказались теперь 
расторгнутыми, но они все же завоевали сердца, между тем как проглотившие аршин 

пруссаки явились для того, чтобы сорвать желанное образование маленького 
шлезвиг-гольштейнского государства. Несмотря на внешнее положение, победа 
Тегетгофа при Лиссе{3} обрадовала нас так же, как если бы мы одержали ее сами. 
В 
1864 году австрийский флот мужественно сражался на нашей стороне в тяжелой 
битве 
близ Гельголанда{}", и мы все еще считали Австрию братским германским 
государством; о ее чехах и поляках тогда не думали.

Благодаря событиям 1866 года{5} уважение к нам заграницы значительно возросло. 
До этого мы имели случай с горестью убедиться в Кадиксе, что на нас смотрят 
сверху вниз, и испанский офицер заставил нас долго ждать при посещении верфи. А 

в 1867 году, когда мы пришли в Марсель, на борт корабля бросилась масса людей, 
чтобы посмотреть на Prussiens{}"; в Ницце в ярмарочных палатках были выставлены 

пушки, сделанные из спичек. Нужно, однако, сказать, что высокомерие и плохо 
сдерживаемая злоба французских офицеров явились для нас прелюдией к 1870 году.

Весной 1870 года из четырех разных кораблей была образована наша первая 
броненосная эскадра; я служил младшим лейтенантом на ее флагманском корабле 
"Кениг Вильгельм". Принц Адальберт, которого просили взять на себя командование 

эскадрой, не стоял уже на высоте положения, но король после некоторых колебаний 

поручил ему руководство кораблями на время плавания к Азорским островам; это 
был 
для него своего рода прощальный праздник. На подготовку личного состава 
броненосных кораблей все еще оказывали влияние обычаи парусного флота; во время 

этого путешествия мы пытались даже идти под парусами, но корабли остались 
неподвижными. Тогдашнее состояние прусского военного флота характеризуется тем 
обстоятельством, что в наших германских гаванях не было доков для крупных 
кораблей. При строительстве судов, очевидно, не учли, что железные корабли 
необходимо ежегодно ставить в доки для очистки. К тому времени, когда возникла 
угроза войны с Францией, корабли эскадры не бывали в доке уже ряд лет; как 
выяснилось впоследствии, к "Кенигу Вильгельму" пристало свыше 60 тонн ракушек; 
вызванное этим утяжеление корабля и трение снизили скорость с 14 до 10 узлов. 
Авария в машинном отделении заставила нас зайти для долгосрочного ремонта в 
Плимут, и английский адмирал предложил нам док. Почему мы не приняли его 
предложения, так и осталось для меня неясным; в офицерской кают-компании 
рассказывали тогда, что дело было в принце, который не мог оставаться все время 

в доке. Как бы там ни было, в середине июля мы прошли Ламанш, не заходя в док и 

не ожидая нападения французов, которым мы могли противопоставить лишь снаряды 
для учебной стрельбы, начиненные горохом, и трубки, дававшие осечку во всех 
случаях жизни.

Приблизившись 16 июля к Вильгельмегафену, где уже развернулась мобилизация, мы 
не могли войти в гавань, так как шлюзы еще не были готовы; пришлось остаться на 

рейде. Опасности, связанные с отсутствием дока, ослабляли эскадру; любая 
пробоина в днище не могла быть заделана, а это означало потерю боеспособности. 
Стоянка на внешнем рейде была тяжелой. Нас предполагалось использовать в случае 

нападения на Гамбург или иной пункт на побережье Северного моря.

Мы выходили в море дважды. В первый раз для того, чтобы подкараулить на широте 
Доггер-банки два новейших французских броненосных корабля, посланных на 
соединение с французской Балтийской эскадрой; во второй раз - после сильного 
шторма, когда мы ожидали встретить рассеянные бурей корабли французского флота 
на траверзе Гельголанда. Однако оба раза до боя не дошло. Армия обвиняла нас в 
том, что мы не атаковали весь французский флот, когда, возвращаясь на родину, 
он 
вдруг появился у Вильгельмсгафена. Мы, юнцы, также были возмущены бездействием, 

но оставление эскадры в гавани было правильным. У нас было три броненосных 
корабля против восьми; мы делали всего 10 узлов, и хотя в журнале "Гартенлаубе" 

капитан Вернер разрекламировал "Кенига Вильгельма" как самый мощный корабль в