мире, это не могло устранить тройного превосходства сил врага. Поэтому можно 
было ожидать бесполезной потери всего нашего флота в условиях, когда 
восстановить его было невозможно. Неморякам также трудно было понять, почему мы 

не решились хотя бы на вылазку. Однако начавшееся морское сражение нельзя 
прервать, когда враг имеет превосходство в скорости. Все же бездействие флота 
было поставлено нам в вину. Нам даже не засчитали службы на войне.

В 1870 году мы располагали прекрасными пароходами Ллойда, которые можно было 
вооружить и использовать для каперской войны. Однако мы придерживались изданной 

в начале войны декларации об отказе от подобных операций. Когда французы стали 
захватывать наши торговые суда, мы, наконец, изменили свою точку зрения, но 
было 
уже слишком поздно, чтобы произвести необходимые приготовления.

Тогдашнее морское право, основанное на Парижской конвенции 1856 года{7}, 
помешало французам обстреливать открытые города, тем более что мы могли 
ответить 
контрмерами. Разоружение наших военных кораблей, стоявших в заграничных портах, 

также противоречило бы тогдашнему морскому праву. В Виго наши корабли приняли 
уголь в то время, как близ порта находились французские корабли и даже в самой 
гавани стояло наблюдавшее за ними французское сторожевое судно. На открытом 
рейде Файяла (Азорские острова) французский броненосный корабль "Монкальм" 
обошел стоявший там на якоре корвет "Аркона", не причинив ему вреда. Это ведь 
была морская война, в которой не участвовали англичане. Даже в мировой войне 
законоведы министерства иностранных дел и рейхстага возлагали большие надежды 
на 
тонкости морского права. В то же время англичане властно переступили через него,
 
а после этой войны создадут новое морское право, которое зафиксирует их 
полицейскую власть над морями.

Славный для армии поход оказал гнетущее влияние на флот. Между тем наша служба 
на внешнем рейде была утомительной и тяжелой, хотя мы и не участвовали в 
военных 
действиях. Мы постоянно должны были ожидать нападения при неблагоприятных для 
нас условиях. Наши минные заграждения беспокоили нас больше, нежели врага; во 
время волнения мины отрывались и носились по рейду. Много месяцев подряд я 
еженощно нес по четыре часа вахту на носу "Кенига Вильгельма", высматривая наши 

собственные мины, что при плохой видимости, обычной для поздней осени, могло 
принести столько же пользы, сколько свешивавшееся с бушприта бревно, 
предназначенное для траления мин.

Впрочем, величайшей "победой" нашей эскадры был проход через шлюзы 
Вильгельмегафена, когда зима заставила нас уйти с внешнего рейда. Гавань не 
была 
готова; еще 16 июля на дне бассейна паслись бараны. Фарватер, ведший в гавань, 
еще не был достаточно расчищен, поэтому перед входом в него пришлось выгрузить 
боеприпасы и уголь, чтобы облегчить корабли. 22 декабря при тихой погоде 
начался 
сильный ледоход; льдины поднимались до полупортиков и рвали якорные цепи. 
Лихтеры с углем не могли больше заходить на рейд. Тогда пришлось решиться на 
вход в гавань, ибо в этих условиях выход с рейда у Вангероога был весьма 
опасным 
да к тому же у нас не хватило бы топлива, чтобы добраться, например, до 
Норвегии.

Войти в гавань нам удалось, хотя и с большим трудом, в полдень 23 декабря; все, 

что мы имели, находилось на внутреннем рейде, и война для нас была окончена.

Однако позволять нам праздно влачить свое безответственное существование не 
соответствовало бы прусскому обычаю. Отчасти для поддержания дисциплины, 
отчасти 
исходя из мнения, что за флот нужно взяться по-армейски, чтобы развить в нем 
солдатский дух, всю зиму на берегу производилось обучение пехотному строю. 
Эпоха 
Штоша уже отбрасывала на нас свою тень.




2


Мои чувства по отношению к Англии определялись происхождением и профессией. 
Среда, в которой я рос, была пропитана воспоминаниями об освободительной