Речь идет о том, следует ли стремиться к большему объединению морских интересов 

империи, и надлежит ли сосредоточить их в имперском морском ведомстве. 
Обозревая 
политику, проводившуюся вами на посту главы адмиралтейства, я прихожу к выводу, 

что ваше превосходительство разделяет эту точку зрения. В исторической 
перспективе это та самая точка зрения, которой придерживались Ришелье и Кольбер,
 
когда им нужно было быстро увеличить могущество Франции и расширить сферу ее 
хозяйственной деятельности. Если бы Германия достигла этой цели, то рост 
частных 
интересов сам собою привел бы к их взаимной консолидации. До 1866 года все наши 

морские интересы находились в загоне: морская торговля, экспортная индустрия, 
заатлантические колонии, рыболовство, заатлантические немцы, военный флот. То 
же, что имелось в этой области, влачило паразитическое существование. От этого 
времени уцелело еще многое. По моему мнению, в наступающем столетии Германия 
быстро перестанет быть великой державой, если немедленно не будет приступлено к 

систематическому и энергичному расширению этих общих морских интересов. Это 
необходимо также и потому, что новая и великая национальная задача и вытекающий 

из нее хозяйственный прогресс являются сильным противоядием против образованной 

и необразованной социал-демократии.

Мы не можем предоставить развитие этих интересов "свободной конкуренции", то 
есть действовать по-манчестерски{44}, ибо для применения этого метода у нас не 
осталось больше времени. В то же время наше планомерное наступление не должно 
носить "тайно-советнического" характера. Вышеупомянутые интересы могут быть 
поставлены на здоровую основу лишь путем развития нашего могущества, и именно 
морского могущества. Без этого у людей не хватит смелости выдавать векселя на 
будущее. Понятие "паразит" должно быть принципиально вытеснено девизом "Civus 
Germanus sum"{}n". Особенную трудность представляет тот факт, что затраты на 
укрепление морского могущества приходится делать раньше, чем полностью 
выясняется их экономическая эффективность. К этому нужно прибавить мещанство и 
торгашеский дух, способные думать лишь о непосредственной личной выгоде.

Несмотря на это, я полагаю, что в сегодняшней Германии распространяется течение 

общественной мысли, аналогичное обрисованному выше. Широкое и систематическое 
содействие его распространению должно стать особой задачей центральных властей.

Если взять морское ведомство, то в его пользу говорит тот факт, что из всех 
имперских учреждений оно уже представляет наибольшее количество морских 
интересов; к тому же его значение и самое существование зависят от морских 
интересов, ибо флот является лишь функцией этих последних.

Напрашивается вопрос: не создает ли сосредоточение морских интересов в этом 
ведомстве опасности недооценки морских интересов невоенного характера или, 
наоборот, чисто флотских интересов, которые могут оказаться отодвинутыми на 
задний план в результате рекламирования первых...

Остается ли далее время и возможность взять линию на большее объединение, а 
следовательно, и на большее развитие морских интересов, если учесть, что с 1883 

года в Германии придерживались прямо противоположного принципа, причем другие 
учреждения (министерство иностранных дел, почта и правительства отдельных 
областей) заботились (хотя и плохо) о развитии прочих интересов..."

Вскоре Штош написал мне следующее письмо:

"12.2.96.

Дом Штоша.

Острих, Рейнская область

Дорогой адмирал!

... Сегодня передо мной стоит один вопрос. Гнев Англии против Германии, который 

прорывается при случае наружу (вспомним трансваальскую депешу 1896 года) {46}, 
объясняется англо-германской конкуренцией. Поскольку внешняя политика Англии 
руководится исключительно торговыми интересами, нам следует рассчитывать на 
враждебность этого островного народа. Последняя претворится в действие, как 
только этим господам удастся обеспечить невмешательство Франции и России, а мы 
попадем почему-либо в неудобное положение.