|
Далее, мы установили наш принцип эскадренной организации. До этого времени
теория морского боя вообще отсутствовала и не было ясности в вопросе о том, из
какого количества кораблей должна состоять боевая эскадра. Принимая во внимание
сущность линейной тактики и успех проводившейся нами интенсивной подготовки, мы
решили, что наиболее подходящей нормой для соединений, применяющих линейную
тактику боя, является восемь кораблей; при наличии большего числа кораблей
формируется несколько эскадр, сражающихся в определенной линейной комбинации.
Таким образом, из тактики выросла новая организация, которая в свою очередь
определила содержание судостроительной программы.
Основываясь на нашем опыте, я снова ввел в морской лексикон старый термин
"линейный корабль".
Я не могу избавиться от впечатления, что истинный смысл принципа эскадренной
организации все же не был усвоен полностью. Естественное стремление
командующего
флотом руководить всем флотом как тактической единицей лишь в некоторых случаях
является правильным. Только определенная самостоятельность командующего
эскадрой
обеспечивает наилучшие результаты деятельности флота. Чем больше флот, тем
труднее руководить им из одного центра. В подобном случае он теряет
маневренность, а дым, дождь и особенно пороховые газы скрывают от командующего
флотом положение отдельных соединений. Это - важнейшая причина из всех, которые
заставили нас принять за тактическую единицу эскадру и предоставить командующим
эскадрами и соответствующими им соединениями право действовать, "сообразуясь с
обстоятельствами". С этим принципом связано и стремление подчинить организацию
и
методы работы флота задаче выработки выдающихся личностей.
Вскоре после нас все флоты мира ввели линейную тактику и переняли линейный
принцип{42}. Нынешнему поколению может показаться странным, что в начале
девяностых годов ни один флот мира не имел еще четких установок и что в
тогдашней специальной литературе оживленно обсуждался вопрос о "клине и карре",
хотя еще выстроенный в линию афинский флот под командой Формия победил
спартанца
Брасида, который, следуя сухопутной тактике, построил свои корабли в карре. В
то
самое время, когда мы приходили к этим выводам эмпирически на "маленьком
учебном
плаце" перед Кильской бухтой, американский адмирал Мэхэн сделал их теоретически,
на основе изучения истории; впоследствии, когда я познакомился с его книгой, я
обратил его внимание на это оригинальное совпадение.
Англичане казались мне тогда сильно отставшими в тактике, доказательством чего
служит процесс Трайона, последовавший за гибелью "Виктории"{43}. Впрочем,
тактика и не была нужна англичанам. Трафальгарский бой положил конец
соревнованию на море, и с этого времени развитие теории и практики морской
войны
прекратилось, в то время как на суше равновесие сил способствовало прогрессу
военной науки. Обладая подавляющим превосходством сил, британский флот мог
разгромить любого противника при всех условиях. Мы же находились в другом
положении. Наш пример заставил англичан взяться за работу и по-новому осмыслить
морскую войну. Вначале маленький германский флот почти не внушал беспокойства
англичанам. Лишь инструкции, украденные или найденные на погибшем миноносце,
привлекли к нашей работе внимание англичан. Примерно с 1896 года в британском
флоте нас стали считать врагами, поэтому англичане принялись изучать наши
методы
и пошли тем же путем, что и мы. Они никогда не признают, что в этой области
пошли к нам на выучку, однако это было так, и уже в то время мы знали, что
новый
дух развития британского флота был заимствован у нас. Для положения Германии
было весьма характерно, что флот, почти не имевший еще кораблей, являлся
ведущим
в области методики. Мы должны были или строить корабли, или передать наши идеи
иностранцам. Мы стали строить, и по качеству кораблей и тактическим достижениям
(но не по общему тоннажу) стояли в мировой войне выше англичан, хотя время их
тактической спячки и неясных маневров осталось далеко позади.
На эти годы падает мое крупнейшее достижение - развитие во флоте воинского духа.
|
|