Chicane pour un rien.

Voici l'officier Prussien{29}.

В 1880-1914 годах немецкое государство было еще слишком юным, чтобы принять 
специфически немецкую форму; это повредило нам в глазах всего мира.

Во времена Каприви отношение английского морского офицерства к германским 
товарищам еще не носило никаких следов зависти. Господствовавшее тогда в 
политических кругах представление о британском флоте как о дополнении к 
Тройственному союзу приводило к тому, что наши отношения были почти столь же 
дружественными, как между союзниками, хотя Англия всегда уклонялась от того, 
чтобы сделать из них практические выводы. В отношениях с французским флотом 
престиж 1870 года компенсировал нашу относительную слабость на море. В 
поведении 
французских офицеров нас восхищала гордость побежденной нации, которая никогда 
не забывает своей чести, но их романтическое чувство реванша иногда вызывало у 
нас улыбку.

С девяностых годов антигерманские настроения усилились вследствие целого ряда 
причин. Мы, старики, вспоминаем с особым чувством времена императора Вильгельма 

I, когда мы пользовались хорошей репутацией и нас повсюду встречали с 
удовольствием. Впрочем, даже война на два фронта в духе Каприви и планов 
генерального штаба 1914 года вряд ли смогла бы предотвратить ухудшение нашего 
положения. Последнее обусловливалось в основном беспримерным увеличением нашей 
заморской торговли и неудовольствием, вызванным немецким завоеванием мирового 
рынка. В эпоху Каприви враждебное отношение к нашим усилиям еще почти не 
чувствовалось, но 10 лет спустя - в середине девяностых годов, то есть задолго 
до того, как мы создали собственное судостроение, эта враждебность проявлялась 
уже с полной ясностью{30}.




Глава четвертая

В технике





1


С 29-летнего возраста я имел счастье непрерывно занимать ответственные посты, 
среди которых не было ни одной синекуры из тех, что время от времени перепадают 

армейским генштабистам. Моя карьера связана с развитием торпедного дела.

Уайтхэд изобрел в Фиуме самодвижущуюся торпеду, которая позволила поражать 
издалека столь уязвимую подводную часть корабля, которую до этого в лучшем 
случае удавалось таранить; это означало революцию как в морской тактике, так и 
в 
судостроении. Штош поторопился принять на вооружение рыбовидную торпеду и 
закупил большое количество этих торпед, когда они еще не годились для 
использования на войне. Применение их "представляло большую опасность для 
нападающего, чем для его противника". К торпеде отнеслись с чрезмерным 
оптимизмом, и как это часто бывает с новыми видами оружия, ее стали внедрять, 
прежде чем новую идею можно было применить на практике.

Когда Штош понял это осенью 1877 года, он потребовал от руководителя минной 
службы и подчиненных ему офицеров, чтобы те сообщили ему свое мнение, и лично 
прочел их докладные записки. Моя записка обратила его внимание, и зимой 1877/78 

года я был послан в Фиуме, чтобы принять у Уайтхэда торпеды, которые мы считали 

неприменимыми. Я поставил условием сделки право вернуть половину купленных 
торпед (впоследствии Уайтхэд продал их другим покупателям) {31}.

С мая 1878 года в качестве командира "Цитена" я стоял во главе торпедного дела. 

Я начал строить, так сказать, на голом месте, работал своими руками, как 
жестяник, и создал собственный аппарат. В 1879 году, когда кронпринц делал 
смотр 
флоту, и в 1880 году, когда смотр делал кайзер, мне было разрешено 
продемонстрировать стрельбу торпедами, которая дала неожиданно хорошие 
результаты и способствовала укреплению положения Штоша, поколебленного было