В отсутствии правильной политики, которая принимала бы во внимание также и 
положение на море, войну было трудно выиграть даже с армейской точки зрения. Но 

если бы канцлер понял сущность мировой войны, то и армия с самого начала 
кампании согласилась бы обратить больше внимания на английские коммуникации. В 
таком случае Англии были бы нанесены и те удары на море, о которых идет речь в 
этой и следующих главах.

19 августа 1914 года я сказал канцлеру в присутствии Мольтке и Ягова: Успехи, 
которых мы можем достигнуть в борьбе с Россией, не окажут давления на Англию, а 

напротив, принесут ей облегчение. Обстоятельства заставили нас наносить удары 
на 
фронте, который не соответствует нашим политическим интересам. Германо-русская 
война очень популярна в Англии. Английские государственные деятели, несомненно, 

решили держаться до конца. Наше будущее может быть спасено лишь в том случае, 
если мы поставим Англию в трудное положение. Исход войны зависит исключительно 
от того, кто выдержит дольше - Германия или Англия. Совершенно необходимо 
занять 
Кале и Булонь.

Этот ход мыслей, очевидно, остался непонятным канцлеру. Он полагал, что даже в 
случае удачного развертывания войны на западе нам нужно будет ограничить свои 
операции на этом фронте и обратить главные силы на восток. Уже в первой 
половине 
августа канцлер сказал одному нашему общему знакомому: Война с Англией есть 
лишь 
быстро проходящая буря. После нее отношения станут лучше, чем когда-либо. 
Бетман 
исходил из необходимости искать соглашения с Англией и потому считал правильным 

щадить ее также и в военных действиях. Англия-де "бульдог, которого не следует 
раздражать". Бетман надеялся пожать теперь ту руку, которую он не заметил, 
когда 
Грей предложил созвать конференцию. Он не понимал, что раз вступив в войну, 
Англия с ясной и смелой последовательностью желала ее выиграть. Сухопутная 
точка 
зрения армии, некоторая уступчивость кайзера и неясные политические 
представления широких германских кругов давали канцлеру возможность снова 
браться за постройку своего разваливавшегося карточного домика. Бетман 
вспоминал 
о мирном настроении Грея в первые недели июля, и поскольку он никогда не 
понимал 
причины этого настроения - серьезного риска, каким являлась морская война для 
Англии, он предполагал наличие такого же миролюбия и в момент, когда Англия 
решилась на войну, а обстоятельства, сопутствовавшие возникновению войны, равно 

как и незанятие побережья Ламанша, пассивность германского флота и события на 
Марне укрепили ее надежду на победу. Теперь Англия следовала, как я уже говорил,
 
своей старой традиции: расти в войнах с наиболее сильным в данный момент 
континентальным соперником. Пуритански-фарисейская и практически-утилитарная 
политика Британии, подчиненная интересам англо-саксонского капитала, решила 
вести борьбу против Германии с особенной суровостью и безжалостностью именно 
потому, что в июле 1914 года было уже вполне вероятно, что нам удастся 
достигнуть своей цели мирным путем. Как можно было думать, что Англия не 
использует полностью представившийся ей шанс в последнюю минуту повергнуть уже 
почти опередившего ее соперника? Чем больший недостаток решимости вести войну 
видела у нас Англия, тем сильнее становилась ее собственная решимость. Влияние 
Ллойд-Джорджа перерастало влияние Асквита. У нас происходило обратное: более 
решительное направление оттеснялось на задний план. Этот путь, несомненно, 
должен был привести к поражению.

С 1911 года наша политика сводилась к хроническому непониманию Англии. То же 
самое имело место и теперь. Пресса получила указание воздержаться от резких 
выпадов против Англии. Министерство иностранных дел неоднократно подчеркивало 
это на совещаниях представителей печати в Берлине. Англичанам это, конечно, не 
осталось неизвестным, и они сделали из этого свои выводы, разумеется, 
совершенно 
обратные тем, на которые рассчитывал германский Михель{173}.

Поскольку наша общественность не имела понятия о силе воли и возможностях 
Англии, она считала их наполовину несуществующими и не видела, что нам придется 

примириться с нашим поражением, если не удастся так прижать Англию, что она 
сочтет примирение более выгодным для себя. Понимание Англии, которое шло от 
Гнейзенау и Фридриха Листа к Карлу Петерсу и А. фон Пеецу, не получило у нас 
распространения.