Германии, пожинала плоды своих усилий, развязав войну. В Англии по-прежнему 
существовало сильное течение в пользу нападения на нас, а в Германии не 
исчезала 
вызванная Англией озабоченность тем, что политика окружения где-либо и когда-
либо должна была перейти к насилию. Поэтому вопрос о том, считала ли Англия, 
что 
подходящий момент наступил уже в июле 1914 года, отходит на задний план. Во 
всяком случае в июле наступил момент, о котором Грей в сентябре 1912 года 
говорил Сазонову:... Если бы наступили предусматриваемые мной обстоятельства, 
Англия употребила бы все усилия, чтобы нанести самый чувствительный удар 
германскому могуществу! {161} Сомнение может возникнуть лишь в вопросе о том, 
когда именно в июле произошло это изменение позиции британского кабинета. 
Географические и военные условия давали Англии счастливую возможность держаться 

на заднем плане и с обычной ловкостью носить маску пуританской гуманности даже 
и 
после того, как она уже решилась на войну. Благодаря этому британскому кабинету 

удалось обмануть не только английский народ, но и германский, который еще в 
готские времена вечно попадался на удочку иностранных лицемеров. Сухомлинову 
никогда не удалось бы пустить в ход машину войны, если бы он не был уверен, что 

британская мощь готова принять в ней участие.

События последних лет не позволяли сомневаться в том, что Англия ни за что не 
позволит нам ослабить в военном отношении Францию, а в случае вторжения в 
Сербию 
следовало все же считаться с возможностью войны против России, а быть может и 
против Франции. Но поскольку Бетману не хотелось видеть в возрастающем 
миролюбии 
Англии следствие усиления нашей морской мощи и он предпочитал объяснять его 
сентиментальными побуждениями, он легко терял также и способность ощущать 
реальные пределы этого миролюбия. Возраставшая при всем том склонность Англии к 

соглашению базировалась, как уже сказано, исключительно на трезвой оценке 
убывающей выгодности войны. Англия начала признавать нашу мощь, поскольку мы 
уважали ее мощь, как она сама ее понимала. Мы могли считать эту силу чрезмерной,
 
но должны были сообразоваться с международной обстановкой. Бетман же, который в 

1912 году не смог распознать германских интересов, на этот раз ошибся в оценке 
британских притязаний и в июле 1914 года снова уповал на обмен добрыми 
чувствами, а не интересами. Недостаточное развитие чувства действительности, 
которое обусловливало вялое отношение к интересам собственного государства, 
мешало ему ясно видеть ход британской мысли и своим неловким вмешательством 
дало 
Антанте случай затянуть наброшенную на нас петлю.

Англия была согласна предоставить Австрии возможность одержать известную 
дипломатическую победу над Сербией, но не могла допустить дипломатического 
поражения России без того, чтобы потрясти искусственное здание ее мощи, 
возведенное против Германии. Политика же вторжения, которую вели Бетман и 
Берхтольд, была, напротив, основана на ожидании, что миролюбие, выказанное 
Англией на протяжении последних лет, зайдет так далеко, что в крайнем случае 
она 
заставит царя либо отказаться от традиционной поддержки сербов, либо решиться 
на 
континентальную войну без помощи Англии. Германские политические деятели не 
сознавали, что своими действиями они угрожали перерезать нерв английской 
политики союзов.

Именно потому, что отношения ее с Францией и Россией основывались не на 
формальном союзном договоре, а на более свободном соглашении, Англия могла, 
ведя 
в течение целого десятилетия политику окружения Германии, сопровождать каждую 
любезность по нашему адресу недвусмысленными кивками в сторону наших 
противников. Во время упомянутого пребывания английских кораблей в Киле в конце 

июля 1914 года британский посол в Петербурге Бьюкенен опубликовал только что 
заключенное англо-русское морское соглашение. Любезная супруга командира 
английской эскадры леди Уоррендер - англо-саксонка того типа политических дам, 
который почти неизвестен в Германии, пришла в некоторое замешательство, когда я 

с легкой иронией указал ей на то, что в случае войны для нас совершенно 
безразлично, будут ли соединения морских сил Англии и России действовать вместе 

или раздельно, но что легко могут возникнуть недоразумения, если подобные мысли 

будут выражены в данный момент. Она назвала Бьюкенена наивным простофилей. Как 
бы то ни было, самый факт заключения конвенции должен был заставить нас держать