другие представители знати, старые государственные деятели и воины, имеющие 
доступ к трону, члены императорского кабинета министров стояли в сюртуках, 
строгие и торжественные. Министр иностранных дел Ёсукэ Мацуока, блестящий, 
деятельный, словоохотливый, непредсказуемый выпускник Орегонского университета; 
он испытал там подлинное и воображаемое унижение, подрабатывая помощником 
официанта, чтобы завершить учебу в этом вузе. Военный министр Хидэки Тодзио 
(соученики в школе называли его Воинственный Тойо), ставший резким, 
сообразительным генералом, — он приобрел имя во время командования 
императорскими войсками в Маньчжурии. Морской министр Дзэнго Йосида, обладавший 
большой работоспособностью; премьер-министр принц Фумимаро Коноэ, аристократ, 
возвышался над коллегами-военными ростом, находчивостью, гибкостью, но 
отличался также нерешительностью и ипохондрией, отсутствием средств и воли для 
обуздания тех же коллег.
 Император поднялся; принц Коноэ прокричал «Банзай!». Море из 50 тысяч человек, 
волновавшееся мелкой рябью, и миллионы крестьян по всей Японии, собравшиеся 
перед своими старейшинами, поклонились императору. Все, кто был перед дворцом, 
смотрели во все глаза на Хирохито — человека, бога, верховного жреца, символа и 
императора. Внешне он совсем не походил на императора, но играл отведенную ему 
роль терпеливого церемониймейстера, заботливого семьянина, титулованного 
автократа, способного влиять взглядами и жестами, но лишенного контроля над 
важными решениями. На следующий день, во время аналогичной церемонии на 
официальном уровне, от имени дипломатического корпуса выступил старый друг и 
приятель Рузвельта по Гротону посол Джозеф К. Грю. Он предстал перед 
императором, поклонился, достал очки и рукописный текст, прочитал его, 
поклонился, спрятал очки и текст, снова поклонился, повернулся и торжественно 
прошел на свое место. Это дружелюбное обращение призывало к миру, взаимному 
сотрудничеству и обогащению мировой цивилизации японской культурой. Послу 
понравилось, что Хирохито энергично кивал одобряя. Было ли это знаком 
предостережения военным? Грю не мог ответить на этот вопрос.
 Ныне, на восьмой год пребывания в Токио, он информировал Вашингтон о серии 
тревожных событий: убийствах армейскими фанатиками ключевых правительственных 
министров; закреплении японцев в Маньчжурии; упрочении связки Токио — Берлин в 
Антикоминтерновском пакте 1936 года; вторжении японцев в Китай, 
сопровождавшемся захватом Шанхая и разграблением Нанкина; усилившемся давлении 
на правительство Чан Кайши; неафишировавшихся ожесточенных столкновениях 
японских и русских войск в Азии. Очевидно, что влияние военных на политику 
Японии усиливалось, но в периоды временных колебаний получали шанс действовать 
умеренные политики, особенно после поступления шокирующих, по крайней мере для 
подлинных антикоммунистов среди военных, известий о заключении 
русско-германского пакта 1939 года. Сдержанный, корректный, вылощенный, 
невосприимчивый к внешним влияниям, но внутренне склонный к мистификациям и 
ранимый Грю рекомендовал Вашингтону умеренный подход к Японии в надежде, что от 
военных отвернется фортуна.
 То, что Адольф Гитлер молниеносно овладел странами Бенилюкса, и падение 
Франции, угроза вторжения на Британские острова производили громоподобный 
эффект в Токио. Казалось, владения Голландии, Франции и Великобритании в Азии 
стали легкой добычей. В нетерпении военные лидеры вынудили умеренное 
правительство уйти в июле 1940 года в отставку и привели к власти новый кабинет 
во главе с Коноэ, призванный осуществлять жесткую программу. Чтобы решить 
«китайский вопрос», необходимо перерезать пути снабжения националистического 
Китая. Это требовало его флангового обхода через Индокитай. Такой обход вызвал 
бы в свою очередь сопротивление Лондона и Вашингтона, но в то же время 
стимулировал бы поддержку союзных японцам государств на Западе. Гитлер и 
Муссолини, заинтересованные в отвлечении американских усилий от Европы к 
Тихоокеанскому региону, будут приветствовать усиление взаимодействия в рамках 
коалиции «Оси».
 В конце августа Токио вырвал у режима Виши согласие на признание насущных 
военных интересов Японии в Индокитае. Попав в стесненное положение, французы 
обратились за помощью к Рузвельту, но его администрация, втянувшаяся в 
предвыборную борьбу, отделалась моральными сентенциями. Тем не менее позиция 
Вашингтона стала жестче, равно как и его представителя в Токио. В телеграмме, 
получившей известность как послание «Зеленого света», Грю констатировал, что 
«Япония сегодня является одной из хищнических держав. Она пренебрегла всеми 
моральными и этическими нормами и стала беззастенчивой и откровенной 
прагматичной силой, ищущей случая воспользоваться слабостью других для 
собственной выгоды. Ее политика экспансии на юг явно угрожает интересам США в 
Тихом океане». Японию больше не следует сдерживать словами, но американской 
мощью.
 Оценки Грю сыграли в пользу тех советников президента, которые рекомендовали 
использовать против Японии доступные ему меры и средства. В конце сентября 
администрация решилась ввести эмбарго на поставки Японии всех видов железного и 
стального лома, но не нефти. Она предоставила также Китаю новый кредит.
 Теперь Токио оказался в сложном положении. Несколько недель Мацуока вел 
переговоры с немцами о Пакте трех держав. Самым актуальным в повестке дня 
переговоров оказался вопрос, насколько далеко готов пойти Берлин в признании 
сферы интересов Японии. В перечень территорий, подлежавших подчинению японскому 
«новому порядку», вошли Индокитай, Таиланд, Британская Малайя, Британский 
Борнео, Голландская Ост-Индия, Бирма, Австралия, Новая Зеландия, Индия «и 
прочее». Япония, Маньчжурия и Китай образовывали ядро пространства «нового 
порядка». К удивлению и восторгу Токио, представитель Гитлера одобрил эти