начале 70-х или 80-х годов». Молотов терпеливо ожидал конца словоизвержений 
Гитлера и затем снова просил уточнений. Его вопросы были настойчивы и 
беспощадны. Что же означает «новый порядок»? Какая роль отводится в нем СССР? 
Как будут обеспечены интересы Москвы в Турции и на Балканах? «Вопросы так и 
сыпались на Гитлера, — вспоминал позднее его переводчик. — На моей памяти ни 
один дипломат не говорил с ним в подобной манере».
 Гитлер едва сдерживался в присутствии этого хладнокровного большевика в 
старомодном пенсне, торчащем над выпуклым лбом, задававшего свои колкие вопросы.
 Фюрер решил отложить переговоры, поскольку возможен воздушный налет. На 
следующий день беседа протекала более напряженно. Собеседники толклись вокруг 
одних и тех же вопросов: Финляндия, Балтика, Балканы, Турция. Напрасно Гитлер 
пытался отвлечь внимание Молотова от Европы на юг туманными намеками о выгодах 
на «чисто азиатской территории к югу», видимо Индии. После полудня переговоры 
превратились в череду мелочных споров.
 Фюрер отступил: снова отправил Молотова к Риббентропу, которому в соответствии 
с нормами дипломатической вежливости предстояло принять участие в банкете в 
посольстве России. Уинстон Черчилль за неимением приглашения на торжество 
послал свои приветствия в форме бомбардировок Королевских ВВС. Риббентроп как 
раз собирался ответить на тост Молотова, когда завыли сирены воздушной тревоги 
и гости спешно удалились из банкетного зала. Нацистский министр сопровождал 
Молотова в бомбоубежище, где предпринял еще одну попытку убедить его 
воспользоваться последним шансом в дележе мира нацистами. Снова и снова под 
разрывы бомб наверху Риббентроп уверял русского дипломата, что Британия 
сокрушена.
 — Если это так, — отвечал Молотов, — то почему мы сидим в этом бомбоубежище и 
чьи бомбы падают сверху?
 Разочарованный фюрер все еще не принял окончательного решения о нападении на 
Россию. Он распорядился, чтобы планирование операций и подготовка к войне на 
Востоке продолжались, но на время держал открытыми другие альтернативы пугающей 
перспективе второго фронта.
 В декабре он выступил с пропагандистской речью, имея цель настроить трудящихся 
мира против плутократов Великобритании и Америки. Стоя на подиуме завода 
«Рейнметалл-Борсиг» в Берлине, со сверкающим сталью артиллерийским орудием в 
качестве фона, Гитлер провозгласил: ставки теперь выше, чем судьба одной нации.
 — Скорее идет война двух противоположных миров.
 Англия, говорил он, завладела 16 миллионами квадратных миль земной поверхности.

 — Всю свою жизнь я был лишенцем. Дома я был лишенцем. — Он пришел в 
возбуждение, обличая капиталистов мира, контролируемые ими прессу и 
политические партии. — Если все в этом мире указывает на то, что золото 
противостоит труду, капитализм — простым людям, а реакция — прогрессу 
человечества, тогда труд, простые люди и прогресс победят. Их врагам не поможет 
даже поддержка еврейской расы...
 Кем я был до большой войны? Безвестным, безымянным индивидом. Кем я стал в 
ходе войны? Совершенно неприметным, обыкновенным солдатом. Я не несу 
ответственность за большую войну. Кто такие сегодняшние правители Британии? Это 
те самые люди, которые жаждали большой войны, это тот самый Черчилль — самый 
злостный агитатор среди них во время большой войны...
 Гитлер говорил уже более часа. Он углублялся в историю и перемещался по карте 
мира, не упоминая ни единым словом ни Америки, ни России. Он обрисовал «новый 
порядок», каким себе его представлял: новое устройство мира, восстановление из 
руин, господство труда над капитализмом. Великий германский рейх, о котором 
мечтали великие поэты...
 — Скажи мне кто-нибудь: «Все это просто фантазии, всего лишь видения, — я 
отвечу, что когда в девятнадцатом году начал свой путь безвестным, безымянным 
солдатом, то строил свои надежды на будущее на самой буйной игре воображения. И 
все же эти надежды сбылись...


ТОКИО

 Официальная Япония избрала позицию притворного равнодушия к переизбранию 
Рузвельта. Проявлять враждебность позволялось только на неофициальном уровне. 
Теперь президент должен переориентировать свою политику на Дальнем Востоке, 
заявил представитель японского МИДа. Курс США в этом регионе он назвал 
«нереалистичным». Одна газета, припомнив высказывание Рузвельта: «Я ненавижу 
войну», выразила мнение: сейчас президент ведет свою страну прямо к войне. 
Единственный выход — преодоление американских предубеждений против японского 
«нового порядка». Вскоре внимание к этому событию угасло. Предстояло более 
приятное событие — двухдневное празднование основания двадцать шесть столетий 
назад Японской империи.
 Церемония связала воедино древнюю и современную Японию. В гробовом молчании 
бескрайнее море людей ожидало императора у подножия серых стен древнего 
военного лагеря, превращенного в императорский дворец. Хризантемы выстроились 
боевыми шеренгами вокруг ярких цветочных узоров. Точно в назначенный час все 
увидели медленно двигавшийся среди деревьев императорский штандарт, за которым 
следовал малиновый «роллс-ройс». Процессия перебралась через двойной мост, 
перекрывавший ров вокруг дворца. Оркестры играли национальный гимн. Император и 
императрица вышли из автомобиля и сели за стол, покрытый парчовой скатертью.
 С двух сторон за Хирохито следовали сановные японцы. Братья императора и