— ограничение службы новобранцев двенадцатью месяцами. К началу лета 1941 года 
перед Рузвельтом и руководством министерства обороны стояла перспектива распада 
армии в предстоящий критический период времени. Президенту не хотелось вновь 
возбуждать дебаты о призыве. Он понимал, какие неприятности это повлечет: 
военные станут обвинять его в нарушении данного им торжественного обещания, 
вновь поднимут крик изоляционисты, а паникующие конгрессмены могут провалить 
все нововведения. Его сторонники в конгрессе, Рэйберн и Маккормик, настроены 
пессимистически относительно прохождения в законодательном собрании мер по 
увеличению срока военной службы. Опросы общественного мнения свидетельствовали 
о том, что население разделилось почти поровну в отношении к этому вопросу. 
Президент позволил Стимсону и Маршаллу взять инициативу на себя. По их 
требованию он обратился в конгресс с настоятельной просьбой одобрить 
законопроект об увеличении срока военной службы.
 События приобрели оборот более опасный, чем предполагал Рузвельт. Хэм Фиш 
усмотрел в этой мере и часть чудовищного заговора с целью вовлечь страну в 
войну. Активизировались филиалы комитета «Америка прежде всего». За подписью 
сенатора Уилера выпущен миллион почтовых открыток антивоенного содержания. Это 
побудило Стимсона обвинить Уилера в совершении поступка, близкого к 
государственной измене, за что позже министру пришлось извиниться. После 
согласия администрации на ряд компромиссов — включая продление срока службы до 
восемнадцати месяцев вместо неограниченного — законопроект прошел в сенате без 
затруднений. Однако в палате представителей он принят большинством всего в один 
голос — 203 против 202. Ренегаты объявились в каждой секции трехпартийной 
коалиции Рузвельта.
 Армию спас всего один голос. Эпизод наводил на печальные размышления. Ни Белый 
дом, ни министерство обороны не смогли провести в конгрессе работу по 
привлечению его представителей на свою сторону квалифицированно. Палата 
представителей сплошь забита трусами, даже сторонники увеличения срока военной 
службы стремились тем или иным способом переложить ответственность за 
законопроект на президента. Призывники, открыто осуждая своего Верховного 
главнокомандующего и председателя Комитета начальников штабов, начали выводить 
на стенах общественных туалетов надписи: «Прокатим конгресс на выборах в 
октябре». Представители администрации отмечали, что на Капитолийском холме не 
только существует оппозиция политике Белого дома, но также глубокая личная 
неприязнь к ней и самому Рузвельту.
 Даже среди высокопоставленных представителей администрации крепло убеждение, 
что президент не обеспечивает ясного, эффективного и целеустремленного 
руководства.
 Если вашингтонские властные структуры в целом еще не отреагировали на 
кризисную ситуацию в мире, то в «обычной администрации» почти в буквальном 
смысле господствовал невоенный стиль деятельности. Даже Белый дом был вынужден 
следовать привычкам и процедурам, сложившимся за пятнадцать десятилетий 
президентской рутины. Глава государства открыл первый бейсбольный турнир 1941 
года и наблюдал за тем, как «Янки», тоже следовавшие традициям, выигрывают у 
«Сенаторов». Выступил с эмоциональной речью перед тысячами людей, собравшимися 
на лужайке Белого дома по случаю ежегодного верчения пасхальных яиц. 
Приветствовал обычные делегации гостей, награждал обычными медалями и оказывал 
разного рода почести, несмотря на попытки Папы Уотсона сократить число подобных 
церемоний. Принимал обычные почести, всерьез и по протоколу; был вынужден 
принять в подарок гориллу от вооруженных сил «Свободной Франции» в Африке, 
участвовал в церемонии избрания Фалы президентом лающих собак Англии. Ему 
угрожали смертью, что тоже необычно.
 Подобно всем высокопоставленным представителям исполнительной власти, 
президент тратил много времени на добывание денег и поиск нужных людей. Весной 
1941 года заоблачные расходы на оборону вызвали сильное напряжение налоговой 
структуры, сложившейся в мирное время. Эти расходы увеличились вдвое и даже 
втрое по сравнению с предыдущими месяцами. Росло беспокойство относительно 
равномерности распределения в обществе бремени кризиса. Представитель 
министерства финансов сообщил Комитету палаты представителей по путям и 
способам изыскания денежных средств, что одна компания, имевшая оборонные 
заказы на 70 миллионов долларов, платила налоги по состоянию на 1940 год, хотя 
ее прибыль возросла в 30 раз по сравнению с этим годом.
 Президент неоднократно менял свою точку зрения на налоговую реформу в 
зависимости от показаний политического термометра. И Моргентау, и упомянутый 
комитет палаты представителей поддерживали положение, предусматривавшее 
заполнение супругами единой налоговой декларации, чтобы покончить со 
злоупотреблением в отношении существовавшего на тот момент законодательства со 
стороны состоятельных налогоплательщиков в таких штатах, как Калифорния, где 
было распространено совместное пользование собственностью мужем и женой. Однако 
Рэйберн считал это «чертовски опасным... Все замужние работающие женщины, все 
католические священники и приверженцы епископальной церкви возражали против 
этого. Рузвельт рекомендовал министерству финансов не настаивать на этом 
положении по политическим соображениям, но требовал ужесточить налогообложение 
сверхприбылей и удивил налоговую службу требованием взимать налоги с личного 
дохода, превышающего 100 тысяч долларов в год, на 99,5 или на 100 процентов.
 — Ну и что? — говорил президент. — Никто из нас и не мечтает иметь доход сто 
тысяч долларов в год, и много ли людей декларируют такие доходы?
 Однако Рузвельт не настаивал и на конфискациях. В любом случае государство 
нуждалось в увеличении доходов. Летом дефицит бюджета приблизился к 
беспрецедентной цифре 14 миллиардов долларов. Потребовав весной увеличения