более серьезную проблему. Предполагалось, что эскортами атакуются корабли и 
подводные лодки стран «Оси»; именно поэтому Черчилль добивался от Рузвельта 
скорейшего перехода от патрулирования к эскорту конвоев. Президент понимал всю 
сложность проблемы. В январе он отвечал репортерам в такой манере, словно желал 
обезоружить своих критиков:
 — Очевидно, когда конвои кораблей под тем или иным флагом проходят через 
акваторию боевых действий, полагаясь на счастливый случай, вполне возможны 
атаки на них противника. Уверен, что такие атаки обязательно будут, а это почти 
война, не так ли?
 Репортеры кивали в знак согласия. Тогда президент продолжал:
 — Вы понимаете, что это последнее, о чем мы думаем. Предприми мы что-либо в 
плане эскорта, придется отвечать на атаки.
 В последующие недели Стимсон, Нокс и Старк добивались от Рузвельта 
предоставления боевых эскортов для защиты британских конвоев. Президент 
по-прежнему уклонялся, ничего не решал. В то же время публично заявлял, что 
поставки по ленд-лизу удержат страну от вовлечения в войну.
 После драматических событий весны многим казалось, что решение о боевом 
сопровождении судов нельзя откладывать. На встрече в Белом доме Стимсон, Нокс и 
теперь Гопкинс убеждали президента действовать скорее. Если флоту дать свободу 
действий, говорил Нокс, Атлантика «очистится от кораблей противника за тридцать 
дней». Но прямые действия в Атлантике требовали предварительной передислокации 
флота из Тихоокеанского региона, и это останавливало Рузвельта. Здесь вмешался 
Халл. Несколько дней он вел нескончаемые переговоры с японским послом 
Кичисобуро Номурой, который стремился создать более миролюбивый имидж Японии. 
Халл опасался, что Токио расценит передислокацию части флота из Тихого океана 
как признак ослабления там позиций США. Стимсон и Маршалл пытались доказать, 
что Гавайи неприступны, но президент высказал опасения, что Сингапур, Австралия 
и Голландская Ост-Индия станут уязвимыми без присутствия американского флота. 
Тщетно Стимсон убеждал его, что Англия защитит Сингапур, если США отправят 
подкрепления в Атлантику. Президент, поддерживаемый Халлом и осознающий, что 
среди самих военных нет единства, не соглашался пока ни на передислокацию флота,
 ни на эскорты в Атлантике.
 Рузвельт надеялся, что усиление патрулирования позволит улучшить обстановку в 
Атлантике. В конце апреля он сказал Стимсону и Ноксу, что, может быть, 
проинформирует латиноамериканские столицы о действиях рейдеров стран «Оси». 
Стимсон проворчал:
 — Однако вы собираетесь уведомлять о присутствии германского флота не 
американцев, но лишь британские ВМС.
 С присущими ему простотой и прямотой, а также с позиции меньшей 
ответственности Стимсон добивался, чтобы Рузвельт не обманывал себя. Президент, 
считал Стимсон, должен взять на себя ответственность и риск, потому что без 
этого общественность не сможет дать ему понять, поддержит его или нет. 
Президент тем не менее не брал на себя такой ответственности.
 Была ли у Рузвельта надежда, что патрулированием спровоцируется инцидент, 
который усилит тревогу общественности по поводу угрозы Гитлера Западному 
полушарию и мобилизует американцев на поддержку более смелой стратегии? Икес и 
другие полагали, что дело обстоит именно так. Но инциденту следовало быть не 
обычным, а из ряда вон выходящим. Десятого апреля американский эсминец «Ниблэк»,
 спасавший экипаж торпедированного голландского торгового судна, обнаружил 
локатором подлодку и отогнал ее бомбардировкой глубинными бомбами. Этот эпизод 
— первое вооруженное столкновение между американским и германским флотами — 
Рузвельт не счел чрезвычайным. Чего он ожидал?
 Кризис доверия к администрации углубился в мае. Никто не знал, что нужно 
делать, жаловался Стимсон. Моргентау, убежденный теперь в необходимости 
вступления Соединенных Штатов в войну для спасения Англии, считал, что Рузвельт 
и Гопкинс все еще не определились в характере дальнейших действий. Уоллис писал,
 что фермеры Айовы требовали «более энергичного и четкого руководства». Гопкинс 
временами защищал президента, временами призывал военных руководителей 
посильнее нажать на своего Верховного главнокомандующего. В этой 
трагикомической ситуации Стимсон однажды прервал игру Халла в крокет и 
потребовал от него выступить за изменение политики. Вместо этого Халл продолжил 
игру. Личные друзья Рузвельта — Маклейш, Франкфуртер, Уильям С. Буллит — были 
крайне встревожены. Икес тайком встретился со Стимсоном, Ноксом и Джексоном, 
чтобы обсудить способы оказания давления на президента. Все согласились: 
Рузвельт осуществляет руководство не на должном уровне; страна нуждается в 
более активной политике, а не в пустых разговорах; необходимо предпринять нечто 
драматическое, чтобы привлечь международное внимание. Наконец Стимсон взял на 
себя смелую инициативу.
 — Не следует ставить людей перед реальностью войны, дожидаясь инцидента или 
ошибки, — сказал он Рузвельту прямо в лицо, — надо брать на себя моральную 
ответственность.
 Почему Рузвельт был столь пассивен? Его помощники искали ответ на этот вопрос. 
Большую часть мая президент ложился и вставал в нервном возбуждении, но любое 
состояние не придавало ему воинственности. Внимательно следил за настроениями 
конгресса и общественности, особенно за прохождением в сенате резолюции против 
эскорта конвоев; однако даже после того, как резолюцию заблокировали, Рузвельт 
не стал более целеустремленным. Очевидно, ощущал себя связанным прежними 
обязательствами невмешательства в войну; в представлении Стимсона, президент 
«связан прежними поспешными заявлениями относительно войны и конвоев, как 
Лакоон кольцами удава»; но ведь военные не требовали объявления войны, они