соответствующие учреждения или передавал Уотсону, Эрли и Гопкинсу, чтобы они 
отвечали на них от своего или его имени. Иногда он даже сам писал письма, 
которые подписывал помощник или секретарь. Много разговаривал по телефону 
(редко по ночам), в ряде случаев отказывался подходить к телефону; встречался с 
незначительными, даже скучными людьми и игнорировал встречи с лицами, 
пользующимися большим политическим и интеллектуальным влиянием, — и все это в 
соответствии с какой-то мистической системой приоритетов, не понятной никому, 
возможно и ему самому.
 Тем не менее, если Рузвельт и не придерживался в работе четкого распорядка и 
плана, это свидетельствовало о привычке ума, складе интеллекта и стиле 
поведения, которые можно определить одним словом — доступность. Через восемь 
лет тяжелого пресса обязанностей в Белом доме он оставался бесконечно 
любопытным, проявлял интерес к новым идеям, изобретениям, экспериментам. 
Переписывался или беседовал с поразительным количеством разнообразных людей: 
членами Верховного суда; монархами, в том числе королем Георгом VI и норвежским 
королем Хааконом; старыми друзьями из голландских графов; поэтами и писателями, 
включая Карла Сандбурга и Элтона Синклера; старыми друзьями семьи из округа 
Датчисс; радикалами, включая Нормана Томаса; журналистами; старыми, закадычными 
друзьями и дипломатами Уильямом Филипсом из Рима, Фрэнсисом Сэйром из Манилы 
или Грю из Токио; старыми вильсонистами, включая Джозефуса Даниеля; главами 
правительств, в том числе канадским премьером Макензи Кингом; старыми мудрецами,
 например Гренвиллем Кларком из Нью-Йорка, Бернардом Барухом из Лафайет-парка, 
а еще — членами администрации, сенаторами, членами палаты представителей, 
помощниками министров, главами разных ведомств и агентств, губернаторами, 
мэрами, ведущими бизнесменами, фермерами, профсоюзными деятелями, ветеранами, 
представителями массы общественных организаций и их руководителями, лидерами 
оппозиции и повстанцами.
 Такое обилие контактов не способствует глубине человеческих взаимоотношений. 
Никто, включая жену и сыновей, не мог сказать, что находится в близких 
отношениях с президентом и способен понимать его. Никто не стал бы утверждать, 
что незаменим для президента. Рэймонд Моли, Томас Коркоран и даже сын Рузвельта 
Джеймс лишь временами попадали под его влияние или выходили из-под него. Теперь,
 когда наиболее приближенным к президенту стал Гопкинс, других, включая 
Элеонору, интересовало, сколько времени продолжится это состояние их отношений 
и избежит ли Гопкинс сердечного удара, когда в нем отпадет необходимость. 
Рузвельт не питал привязанности ни к кому — мужчине, женщине, стране, союзнику 
или принципу, — но лишь к какой-то цели, столь глубоко в нем скрытой и в то же 
время столь трансцендентной, что немногие могли распознать ее в то сложное, 
бурное время.
 Но Рузвельту некогда было задумываться над такими вещами. Он 
председательствовал в своем Белом доме с присущим ему добродушием. Старался 
получать информацию отовсюду, боролся с рутиной, скрытым сопротивлением 
организованной работе, сталкивал людей с разными взглядами, запирал соперников 
в комнатах, пока они не мирились. С одинаковой заинтересованностью развенчивал 
навязчивые идеи Икеса о выделении службы охраны леса из министерства сельского 
хозяйства; просьбу сына Джона по телефону устроить торжественный прием его жене 
и ребенку в Белом доме; просьбу Черчилля о неотложной помощи; требования 
Элеоноры назначать на государственные посты либералов и находил для всего время 
и здоровье. В чрезвычайной обстановке писал шутливые записки секретарям, уверял 
Икеса, что на следующей рыбалке выловит рыбу большего размера, вспоминал 
эпизоды из своего далекого детства и отсылал миссис Уотсон газетное фото Папы с 
«королевой» фестиваля «Яблочное цветение» (копии в секретную службу и ФБР). В 
канун величайшего испытания, когда Гитлер пустился в самую роковую авантюру 
современной истории, когда Рузвельт руководил в момент колоссальной опасности 
неподготовленной и демобилизованной нацией, «центр силы Запада» находился в 
суматошном кабинете исполнительного учреждения, расположенного в изящном 
особняке.

 Глава 2
 РАЗРАБОТКА БОЛЬШОЙ СТРАТЕГИИ

 Весеннее солнце теперь вставало раньше и поднималось выше. Оно растопило 
сугробы снега на московских улицах. Вешние воды понесли слякоть и грязь из 
Берлина, обернулись бурными потоками в горах Греции и Югославии. Под солнцем 
потянулись вверх маки на развалинах Лондона; зацвели каштаны вдоль набережной 
Сены в Париже; набухли почки на вишневых деревьях приливноотливной зоны 
Вашингтона; распустились пионы в императорских садах в Токио. Для солдат 
наступило время подготовки к боям. Вдоль бесконечных линий фронта и на морском 
побережье усиливалось патрулирование и наблюдение. Кроме того, это было время, 
когда Гитлер производил разведки боем, замышлял или предпринимал наступательные 
операции. В начале весны в разных столицах множились слухи о предстоящих 
действиях фюрера.
 Боевые возможности Гитлера были таковы, что весной 1941 года он мог нанести 
удар в одном или сразу в четырех направлениях. Англичане все еще готовились 
отразить мощный десант немцев через Ла-Манш. Не оставляла тревога испанцев. 
Гитлер продолжал оказывать давление на Франко, домогаясь разрешения атаковать 
Гибралтар и затем переправиться в Африку. Каудильо не поддавался, но теперь 
поползли слухи, что нацисты собираются вторгнуться в Испанию и осуществить свои 
планы в любом случае. Тем временем Гитлер держал на коротком поводке вишистскую 
Францию. Поступали сообщения, что нацисты концентрируют бронетехнику и авиацию