во всяком случае, научилась быть организованной и деятельной, все еще обладала 
энергией, которая пугала и забавляла страну в прежние годы. В своем возрасте, 
под шестьдесят, способна была проработать всю ночь и начать следующий день как 
ни в чем не бывало.
 В ней сочетались совестливость, почти невероятная обязательность и упорство. 
Именно в это время она поняла, что не могла бы, если бы и хотела, поддерживать 
с мужем романтические и даже близкие отношения. Состоя в браке тридцать шесть 
лет, они испытывали друг к другу привязанность и уважение, проявляли терпимость,
 но Рузвельт научился облачаться в личину, защищающую от назойливости супруги, 
а Элеонора — не выходить из роли помощницы президента, хотя и особого рода. Она 
общалась с президентом гораздо меньше, чем Талли Грейс или Мисси Лехэнд. Ее 
часто одолевали сомнения, иногда она чувствовала себя в многолюдном Белом доме 
очень одиноко. Но самообладание и страсть побуждали ее заняться очередной 
газетной статьей, лекцией и другими делами.
 Гопкинс был сделан совсем из другого материала. Годы во власти и изнурительная 
болезнь мало изменили его. Он оставался пылким, ранимым, бестактным, 
неуважительным чиновником, мог уязвить шишек военной промышленности так же 
немилосердно, как однажды третировал государственных служащих и 
благотворительные учреждения. Как и президент, он считал «новый курс» 
источником силы страны в военной обстановке, а не препятствием к вступлению в 
войну; но теперь, по его мнению, военные приготовления значили больше, чем 
мероприятия в рамках «нового курса». Он сделался столь же нетерпимым к 
либеральной идеологии, сколь и к бизнесменам-изоляционистам; обладал почти 
сверхъестественным чутьем в умении угадывать настроения Рузвельта. Знал, когда 
что нужно: дать совет шефу в форме лести или польстить в форме совета; надавить 
или отступить; говорить либо слушать; подчиняться или возражать. Кроме того, 
обладал замечательной способностью действовать в самой запутанной и сложной 
обстановке. Черчилль дал ему кличку Лорд Корень Вопроса.
 Весной 1941 года исполнился год, как Гопкинс жил в Белом доме и платил свою 
цену за близость к высшей исполнительной власти. Икес во время поездки на 
рыбалку с президентом сказал Эверглэйдсу, что Гопкинс входил в кабинет 
Рузвельта без предварительного уведомления и даже без стука и Рузвельт давал 
ему на просмотр секретные документы, которые не показывал никому другому. «Мне 
он не нравится, — поверил Икес своему дневнику, — и мне не нравится влияние, 
которое он оказывает на президента». Барух жаловался, что Гопкинс оберегал 
Рузвельта от контактов, подобно ревнивой женщине, — кто-то еще «составил бы с 
ними треугольник».
 Другие отзывались о Гопкинсе более снисходительно. Моргентау находил его 
лукавым и нервозным, но абсолютно преданным президенту. У Стимсона были сложные 
отношения с Гопкинсом, тем не менее он записал в дневнике: «Чем больше я думаю 
об этом, тем больше прихожу к выводу, что его присутствие в Белом доме — 
большая удача». Рузвельту же Гопкинс нравился за острый ум, добродушный цинизм, 
пренебрежение протоколом, устаревшими правилами, умение разобраться в 
запутанных проблемах деятельности администрации. Когда Уилки, посетив Белый дом 
после выборов, спросил президента, почему он так приблизил к себе Гопкинса, 
хотя люди относятся к его помощнику с недоверием и раздражением, Рузвельт 
высказал свое мнение:
 — Понимаю ваше удивление, что я нуждаюсь в этом получеловеке. Но когда-нибудь 
вы, может быть, сядете в кресло президента Соединенных Штатов и, когда это 
случится, будете смотреть на ту дверь и заранее знать, что, кто бы ни вошел в 
нее, он будет вас о чем-нибудь просить. Вы узнаете, что это за скучная работа — 
выслушивать такие просьбы, и почувствуете потребность иметь при себе человека, 
подобного Гарри Гопкинсу, который ничего не хочет, кроме как служить вам.
 Возможно, президент преувеличивал из желания угодить Уилки, но в его словах 
сквозила убежденность. В апреле он сделал своего помощника ответственным за 
поставки по ленд-лизу и, таким образом, за принятие решений по экономическим, 
политическим и военным вопросам.
 Белый дом Рузвельта — жилое помещение внутри особняка и особняк внутри 
правительственного учреждения. В 1941 году особняк открыли для посещения 
тысячам американцев, в том числе Голубую и Зеленую комнаты, столовую и все 
остальные помещения, где экскурсанты могли побродить в течение дня, а именитые 
гости и монархи — остановиться на ночлег. В этом же году президент свел 
посещение Белого дома публикой к минимуму, а с началом войны посещения в 
основном прекратились. Рузвельт проводил большую часть дня в Овальном кабинете 
в юго-восточном углу здания. Здесь через высокие окна он видел ограждения и сад.

 Внешне Рузвельт придерживался определенного распорядка дня. Устроившись в 10.
00 или около того за своим большим письменным столом, президент обычно посвящал 
остаток утра, а также время ленча (когда приносили горячую пищу) и часть 
полудня приему посетителей. Другую часть полудня диктовал письма и памятные 
записки, в основном в форме энергичных, дружелюбных коротких посланий. Его 
неделя также укладывалась в определенный распорядок. В понедельник или вторник 
президент встречался с «большой четверкой» — вице-президентом, спикером и 
лидерами большинства в обеих палатах конгресса; во вторник после полудня или в 
пятницу утром — с прессой; по пятницам после полудня председательствовал на 
заседаниях членов администрации.
 Этот график, однако, мог легко расстроиться из-за какой-нибудь нештатной 
ситуации, поэтому лучше считать, что у Рузвельта не было определенного режима 
работы вовсе. Иногда он торопился провести важные встречи или затягивал менее 
важные. Не отвечал на большинство писем, отсылал многие для ответа в