— использовал внутренние ресурсы огромной завоеванной территории.
 К тому же вторжение в Африку имело для Гитлера и положительную сторону: он 
убедился, что союзники некоторое время не смогут осуществить десантную операцию 
в Северной Франции и, следовательно, у него сохраняется возможность посылать 
подкрепления на Восточный фронт — для него он оставался решающим. Взятие такой 
крепости, как Европа, было для противников Гитлера делом нелегким, особенно для 
англичан и американцев: им нужно победить в Африке, а затем двигаться в 
подбрюшье, представлявшееся Гитлеру гораздо менее мягким, чем Черчиллю. 
Стратегия фюрера, предусматривавшая молниеносный удар, разгром и захват 
территории противника, обанкротилась, но его стратегия, направленная на раскол 
в стане противника и истощение врагов, сохраняла актуальность.
 Для претворения такой стратегии в жизнь у Гитлера имелось эффективное оружие: 
беспощадная решимость отклонять предложения об отступлении, смена колеблющихся 
военачальников и умение убеждать солдат стоять насмерть. Таким образом, он 
извлекал дорогую цену за каждую операцию противника. Его решимость и 
безжалостность оставались непоколебимыми. В течение дня он выслушивал сводки с 
фронтов то с каменным выражением лица, то впадая в ярость; отдавал распоряжения 
по мелким тактическим вопросам, распекал помощников и военачальников за 
глупость, трусость, готовность застрелиться, вместо того чтобы сражаться до 
конца. Вечерами расслаблялся, ужиная за столом с изнуренными или просто 
усталыми офицерами. Час за часом продолжался его монолог вокруг германской 
императорской династии, бюрократов, промышленников, интеллектуалов, 
католической церкви с ее компонентами (папами, пасторами, Изабеллой, 
«величайшей в истории шлюхой»), Санкт-Петербурга, венгров, адвокатов — всех, к 
кому он питал неприязнь. Кроме того, вокруг деревенских женщин, солдат, 
Муссолини, младенцев и квалифицированных рабочих, к которым он испытывал 
привязанность.
 Он часто говорил о своих соперниках: о Рузвельте, «полукровке», с поведением 
«лживого, мелочного еврея»; о Черчилле, «старой краснорожей проститутке от 
журналистики», «беспринципной свинье»; о Сталине, «полузвере-полутитане», 
«аскете, державшем огромную страну железной хваткой». Говорил о русских, 
которых ненавидел; англичанах — их полуненавидел-полуобожал; американцах — этих 
презирал и чуточку опасался. И почти всегда возвращался к вопросу о евреях — 
корне всего зла.
 В Москве «полузверю-полутитану» исход битвы за Сталинград в начале 1943 года 
доставил лишь частичное удовлетворение. Теперь источником неприятностей стали 
союзники. Добрые отношения с Черчиллем резко ухудшились после общения в августе 
двух лидеров в Москве. Постоянно досаждающая проблема — конвои с поставками по 
ленд-лизу, идущие вокруг северного побережья Норвегии через арктические моря в 
Мурманск. В сентябре конвой PQ-18 отправился туда в сопровождении мощного 
прикрытия из кораблей и авиации ВМС — нового вспомогательного авианосца, 
эсминцев и десятка бомбардировщиков-торпедоносцев. Хотя Советы выслали со своей 
стороны бомбардировщики дальнего радиуса действия и истребители, в порт 
назначения прибыло лишь около двух третей грузовых и транспортных судов. С 
началом операции «Факел» англичане решили прервать посылку конвоев северным 
путем. Черчилль информировал об этом Сталина. Ответ последнего беспощадно 
лаконичен: послание Черчилля получено.
 Но главной проблемой оставался второй фронт. По мере того как колонны вермахта 
продвигались на Кавказ и приближались к Волге, Сталин с горечью вспоминал 
обязательства, данные ему, как он полагал, в 1942 году. Его горечь публично 
выплеснулась в речи 6 ноября 1942 года, во время празднования 25-й годовщины 
Октябрьской революции. В своей обычной дидактической манере он задавал вопросы 
и давал на них ответы:
 — Как объяснить тот факт, что немцы... захватили инициативу в боевых действиях 
этого года и добились существенных тактических успехов на нашем фронте?
 Дело в том, что немцы и их союзники смогли мобилизовать все свои наличные 
ресурсы и перебросили на Восточный фронт. Но почему им удалось это сделать?
 Потому что отсутствие второго фронта в Европе позволило им осуществить свои 
операции без всякого риска.
 Сообщил, что на советском фронте воюют 240 дивизий нацистов и их сателлитов. А 
сколько дивизий противостоит англичанам на ливийском фронте?
 — Только четыре, — да, четыре немецкие и одиннадцать итальянских дивизий. — И 
зловещим тоном продолжал: — Часто спрашивают: «Будет ли в конце концов открыт 
второй фронт в Европе?» Да, будет, рано или поздно будет открыт. И это будет 
сделано не только потому, что мы в нем нуждаемся, но, помимо всего прочего, 
потому, что союзники нуждаются в нем не меньше, чем мы. Наши союзники не могут 
не сознавать, что, поскольку Франция выведена из военных действий, отсутствие 
второго фронта против фашистской Германии может плохо кончиться для всех 
свободолюбивых стран, включая самих союзников.
 И все же, когда английские и американские войска высадились в Африке, Кремль 
не мог скрыть своего удовлетворения. Сталин телеграфировал Черчиллю, что 
чрезвычайно удовлетворен его военными успехами в Ливии и успешным началом 
операции «Факел». Об этом оповестили подразделения и части Красной армии, 
отражавшие натиск врага, что, очевидно, ободрило бойцов. В конце месяца Сталин 
даже послал Черчиллю поздравление с днем рождения. Но главная проблема 
оставалась нерешенной. В ту же неделю, когда посылал премьеру поздравительную 
открытку, Сталин телеграфировал ему: что думает Черчилль о прежнем запросе 
советского лидера насчет второго фронта в Западной Европе в 1943 году?
 Но даже в самый мрачный период, до Сталинграда, Кремль, видимо, задумывался 
над последствиями того, что союзники откладывают открытие второго фронта.