Время от времени я даже просил его отобедать со мной, поскольку это давало мне 
возможность за обедом откровенно обсудить с ним те или иные флотские проблемы, 
вместо того чтобы представлять их ему при посредничестве военного министра. Но 
со временем я стал ощущать, что слишком тесное личное общение с Гитлером имеет 
свои опасности. Прежде всего, Гитлер обладал почти роковым очарованием, 
удивительной способностью располагать людей к себе. Я часто наблюдал, как под 
его обаяние подпадали даже наиболее стойкие и скептически настроенные личности 
– и не только немцы всех классов общества и профессий, но также и иностранцы. 
Даже иностранные дипломаты не были исключением.

Гитлер обладал почти непостижимым шестым чувством в определении того, сколь 
далеко он может зайти в своих отношениях с другими. Однажды, уже в более 
поздние годы, когда между нами назрели серьезные разногласия, мне пришлось 
делать ему доклад, суть которого полностью расходилась с его желаниями. Для 
себя я решил быть резким в своей оппозиции, но он принял меня с такой 
сердечностью и с такой готовностью выслушать, что я почувствовал, как почва 
уходит из-под моих ног. Эта замечательная способность личного очарования, мне 
кажется, была важным фактором его успеха.

Хотя мое сопротивление этой атмосфере очарования было поначалу чисто 
инстинктивным, с течением времени я пришел к твердому убеждению по мере 
возможностей избегать встречи с ним. Моя духовная независимость была крайне 
важна для меня, лишившись ее, я не смог бы исполнять свой долг. Поэтому я стал 
ограничивать свои визиты, за исключением тех, когда мое личное присутствие было 
совершенно необходимым. Но, даже совершая их, я докладывал лишь по точно 
определенной повестке дня и только по тем проблемам, по которым я хотел бы 
получить определенное решение.

Гитлер обычно придерживался предмета дискуссии, задавая вопросы, 
демонстрирующие его живой интерес и часто касающиеся деталей. Весьма редко он 
начинал обсуждать те вопросы, которые выходили за круг проблем, решаемых 
отделом, в котором работал докладчик. Лишь по прошествии некоторого времени я 
понял, что это не личная его особенность, но часть сложившейся системы. Его 
стремлением было держать различных своих подчиненных строго отдаленными друг от 
друга, так, чтобы они никогда не смогли выступить единым фронтом. И 
соответственно каждый отдел должен был вырабатывать свое решение индивидуально. 
При такой постановке дела никто не мог поднимать вопросы, входящие в сферу 
компетенции другого ведомства. Если кто-то и пытался это сделать – как, по 
некоторым поводам, пытался я, – Гитлер, располагавший гораздо более обширными 
источниками информации, имел наготове такое множество убедительных доводов, что 
этому человеку оказывалось не так-то легко спорить с ним.

К тому же я начал понимать, что, требуя от других полной информации для себя, 
он был по характеру очень скрытным человеком и зачастую не делился информацией 
даже по тем вопросам, о которых я должен был бы знать. Даже когда мы с 
командующим сухопутными силами вошли в состав членов кабинета министров, никто 
из нас ни разу не был приглашен на заседания кабинета, если, конечно, такие 
заседания вообще имели место. Никогда не приглашали меня и высказать свое 
мнение по тем или иным вопросам международной или внутренней политики, за 
исключением тех случаев, когда эти вопросы затрагивали флот; а после разрыва 
отношений с Англией в 1939 году даже такие случаи сошли на нет.

Поэтому было весьма затруднительно нарисовать себе сколько-нибудь достоверный 
образ мыслей Гитлера или составить правильное представление об этом человеке, 
Он был непревзойденный мастер спора и обмана, а в разговоре буквально сыпал 
словесными увертками и двусмысленностями, так что было невозможно понять его 
истинные намерения и цели. Со временем я отказался даже пытаться разгадать эту 
загадку, но для себя сделал вывод, что, хотя он никогда явно не проявляет этого,
 его истинные предпочтения всегда гораздо радикальнее, чем высказанные.

Скрытность Гитлера в официальных вопросах была столь же велика, если не больше, 
чем его приводящая в смущение откровенность, граничащая едва ли не с преступной 
беспечностью, во время тех или иных общественных мероприятий. Во время больших 
банкетов и обедов он часто позволял себе самые несдержанные высказывания или 
критику в адрес ведущих немецких или иностранных политиков – даже в 
многочисленной и разношерстной компании. В ходе войны я с громадной 
осторожностью докладывал ему о планах готовящихся военных кампаний, чтобы быть 
уверенным в сохранении военных тайн.

Но все же в целом я могу сказать, что в начале его деятельности было вполне 
возможно иметь с Гитлером деловые отношения и добиваться от него положительного 
решения вопросов, вынесенных на его уровень.




Отношения с нацистской партией


Что же касается нацистской партии, то я старался держать военно-морской флот