привыкали к особой тактике партизан. Сначала мы заметили исчезновение 
керосиновых ламп: искусственный горизонт стал меньше. Крамер, тихо ругаясь, 
схватил автомат и бросился с несколькими солдатами в кукурузные поля. Мы 
услышали отдаленную стрельбу, Крамер вернулся, и через полчаса горизонт был 
восстановлен.

– Почему вы стреляли, Крамер? – спросил я.

– Эти парни зарываются в поля, как кроты, герр гауптман. Думаете, я подставлюсь 
под пули горсточки проклятых цыган? Я спугнул их, но в следующий раз не 
обойтись без ручных гранат. Иначе их не выкурить.

– Ох, Ага, Ага, – вздохнул я. В ту ночь я тренировал новые экипажи. Мы не 
пролетали и часа, когда приземляющиеся самолеты были обстреляны из Фруска-Горы. 
Услышав треск автоматных очередей, я прервал учебный полет и приказал техникам 
осмотреть самолеты. У одной машины обнаружилось несколько пулевых пробоин в 
крыльях и фюзеляже, а также была срезана антенна. Я снова поднялся в воздух в 
другой машине, решив контратаковать. Мы спикировали на вражеские позиции, 
открыв огонь из всех пушек и пулеметов. Воцарилась тишина. Когда мы заходили на 
посадку, нас больше не обстреливали. Однако на следующий вечер нас разбудил 
жуткий взрыв. Мы схватились за автоматы. Что произошло? Взорвался один из 
самолетов? К счастью, нет. На всякий случай я поставил у каждого самолета по 
охраннику, снабдив их паролем. Вскоре один из солдат сообщил, что неподалеку от 
аэродрома был взорван мост. Партизаны не оставляли нас в покое ни на один день. 
Зенитная рота, отправившаяся на заготовку леса для укрепления своей позиции, 
попала в засаду у Фруска-Горы и была уничтожена. Одному из зенитчиков удалось 
убежать. Он и сообщил о судьбе, постигшей его товарищей. Так что боевые 
действия продолжались: если не в воздухе, то на земле. Нас это удивляло. Днем 
под жарким солнцем ковырялись в своих полях безобидные с виду крестьяне; они 
даже кланялись нам, когда мы проходили мимо. Очень мирная картина. А ночью 
начиналось настоящее светопреставление. Партизаны чувствовали себя как рыбы в 
воде.

Ровно через четырнадцать дней после моего прибытия в Нови-Сад мы впервые 
вступили в юй с врагом. Сразу после полуночи 10 августа i944 года штаб дивизии 
сообщил о приближении с востока одиночного вражеского самолета. Русский! Я 
вылетел со своим экипажем в сектор «Скорпион» и вызвал наземный пост наведения. 
Лейтенант Шварц откликнулся и предложил подождать. Русский находился еще милях 
в сорока, и наш радар мог обнаружить его не раньше чем через десять минут. Я 
подумал, что это, скорее всего, «Митчел-Б-25» – высокоскоростной маневренный 
самолет. Десять минут истекли. Шварц повел меня на восток навстречу противнику. 
Дистанция быстро сокращалась. Вдруг Шварц приказал:

– Левый поворот, курс 260 градусов. Я развернул самолет и дал полный газ. 
Русский летел в 2000 ярдах впереди меня. Нелегко будет догнать его, поскольку 
он летит со скоростью 260 миль в час и снижается. Я устроил Шварцу разнос за то,
 что он не сменил мне курс раньше. Русский уже исчезал с экрана моего SN-2. Я 
не менял курс еще несколько минут, рыская из стороны в сторону в поисках добычи.
 И тут кое-что произошло внизу: вспыхнули опознавательные огни какого-то 
аэродрома. Я не ошибся. Правда, огни образовали гигантскую красную советскую 
звезду: аэродром находился на партизанской территории. Несколько белых фонарей 
должны были помочь пилоту при посадке.

Я сбросил газ, чтобы не привлекать к себе внимание, и стал ждать, когда русский 
самолет снова взлетит. Прошло полчаса. Снабженец, доставивший оружие и 
боеприпасы, должен был забрать свинину и зерно. Через час наземный пост 
наведения доложил, что «митчел» возвращается. Он набрал высоту и летел со 
скоростью всего 200 миль в час. Я спикировал ястребом с превосходящей высоты и 
вскоре заметил его. Русский ничего не подозревал. Он и вообразить не мог, что в 
этом благословенном регионе водятся немецкие ночные истребители. Я пристроился 
в хвост «митчела», вглядываясь в его четкие очертания на фоне ясного неба, 
бросил взгляд на контрольные лампочки оружия и начал атаку длинной очереди но 
левому крылу противника. Но добился я немногого: крыло загорелось, а через 
несколько секунд встречный поток воздуха сбил пламя. «Митчел» теперь летел 
медленнее, у него заглох левый мотор.

Мне пришлось сбросить скорость и приближаться осторожнее, так как русский уже 
знал обо мне и собирался дорого продать свою жизнь. По этой причине я решил 
атаковать поперек направления полета. Так русским будет труднее поймать меня в 
прицел. Я снова пошел в атаку и дал очередь по кабине. Русский экипаж ответил 
смертоносным огнем; со всех сторон от меня замелькали трассы снарядов, пули 
застучали по самолету. Я оглянулся, моих парней не задело.

– Все в порядке, герр гауптман, – успокоил меня Грасхоф.

Левое крыло «митчела» снова загорелось, машина держалась в воздухе. Русский 
стрелок ждал, что я атакую слева, поэтому я подвернул под него и зашел справа, 
застав его врасплох. Нескольких секунд мне хватило на решающий удар. Яркое 
пламя озарило темную ночь, но русский самолет продолжал лететь на сток, а 
хвостовой стрелок палил из всех своих четырех пулеметов. Он не мог как следует