оказался британский ночной истребитель, нас можно было бы считать покойниками. 
Бомбардировщик же, кажется, обрадовался тому, что избавился от нас. Вдруг 
вспыхнули двадцать или тридцать прожекторов, и стало светло как днем. 
Ориентироваться стало невозможно. Войдя в штопор, я в ужасе таращился на 
грозный световой конус.

– Выпустите сигнал бедствия, или мы рухнем! – крикнул я экипажу, пытаясь 
подчинить себе самолет. Но это было невозможно. Только когда на земле увидели 
сигнал бедствия и выключили прожекторы, я сумел выровнять машину.

Мы потеряли 3000 футов высоты, и электрический альтиметр показывал всего 4500. 
Хорошенькое дело. Я мысленно проклинал швейцарцев. Пламя в моторе потухло, 
значит, все не так плохо. Однако не успел я на несколько секунд выровнять 
самолет, как швейцарцы снова включили свои прожекторы. Вероятно, мой 
белоснежный самолет служил им отличной тренировочной целью. Мале немедленно 
выстрелил еще одной ракетой: он с ужасом представил, как мы грохнемся на землю. 
Мы летели слишком низко. Швейцарцы наконец выключили прожекторы, выпустили 
зеленые ракеты и осветили летное поле: категорический приказ приземляться. Но 
мы не собирались сдаваться так легко.

Мы работали по плану. Мале стрелял зелеными ракетами, которые означали, что мы 
желаем совершить посадку. Снизу нам отвечали зелеными ракетами и мигали 
аэродромными огнями, подавая сигнал, что нас поняли. О, если бы работал второй 
мотор! Я резко спикировал, чуть не задев прожекторную батарею, и полетел на 
север над кронами деревьев. С двумя моторами все было бы просто, но лопасти 
левого винта замерли, и только чудом мой самолет еще болтался в воздухе.

Тем не менее, я пытался выбраться из прожекторной зоны. Швейцарцы заметили мой 
вираж, и прожекторы вспыхнули так ярко, что я перепугался. На этот раз Мале 
стрелял красными ракетами, пока ракетница не раскалилась, но швейцарцы 
упрямились. Я выжимал из самолета максимум возможного. Свет ослеплял меня, 
через несколько минут я совсем растерялся. Мы снова спикировали и уперлись в 
зловещие глаза прожекторов.

– Красные ракеты, Мале, красные! Иначе нам конец.

Самолет угрожающе засвистел. Слава богу, швейцарцы выключили прожекторы. 
Секунду я еще ничего не видел, а потом заметил освещенный аэродром… позади. К 
счастью, мне удалось слегка набрать высоту, и вовремя! Альтиметр показывал 1000 
футов. Теперь, если мы действительно хотим избежать крушения, придется забыть о 
цирковых трюках. Мале выпустил зеленую ракету, и удовлетворенные швейцарцы 
ответили тем же. Я сделал широкий круг. Впереди мелькали манящие огни 
взлетно-посадочной полосы. С одним мотором мне было не до шуток. Самолет 
опустился и коснулся идеального бетона возле первой белой лампы. Как чудесно 
снова оказаться на твердой земле, пусть даже и швейцарской. На данный момент мы 
в безопасности. Я выключил фары и в маячивших впереди силуэтах опознал 
американские «боинги». «Летающие крепости» стояли вплотную друг к другу. 
Швейцарцы направили луч прожектора прямо мне в лицо. Снова ослепнув, я, чтобы 
не вмазаться в «боинги», всей тяжестью навалился на тормоза. Вероятно, 
швейцарцы опасались, что в последний момент я снова попытаюсь взлететь, но на 
одном моторе это было невозможно. Мой C9-ES медленно, будто неохотно, 
остановился.

Вдруг рядом со мной на крыле появилась какая-то фигура. Я открыл фонарь кабины 
и уже собрался открыть рот, как мне в шею уперлось дуло револьвера. Я потерял 
дар речи.

– Вы находитесь на швейцарской земле! – крикнул парень мне в ухо. – Не 
пытайтесь бежать, или я применю оружие.

Какая жалость, что я выключил моторы, подумал я. С каким огромным удовольствием 
я дал бы полный газ и стряхнул этого парня с крыла вместе с его револьвером. Но 
в моем положении сопротивление было бессмысленным, так что я подчинился. Мы 
знали, что приземлились в Цюрих-Дюбендорфе. Несколько подавленные, мы вылезли 
из самолета. Наши секретные документы уже были распиханы по карманам, и мы 
ждали, когда представится шанс уничтожить их. Бринос наткнулся на швейцарского 
солдата, сжимавшего винтовку с примкнутым штыком, и ужаснулся.

– Убери этот жуткий ножик, – сказал он добросовестному служаке, и тот, уважив 
офицерскую фуражку, опустил винтовку.

Я и Мале не выдержали и рассмеялись, атмосфера разрядилась. Швейцарский офицер 
убрал револьвер и предложил нам сигареты.

На «мерседесе» нас отвезли в офицерский клуб-столовую. Похоже, там проходил 
торжественный прием. Несмотря на поздний час, нас встретила стюардесса в 
красном вечернем платье. Она позаботилась о том, чтобы мы поели. Еда была 
великолепной, но слишком жирной для наших желудков, измученных военным пайком. 
В соседних комнатах было очень оживленно, и я спросил швейцарского офицера, что 
там происходит.