– «Берта» – «Канюку-10». Вражеские самолеты на высоте 12 000 футов. Курс 280 
градусов. Ложитесь на курс 100 градусов. Два «курьера»[4 - Курьер – в немецких 
ВВС кодовое слово для обозначения вражеского самолета. (Примеч. пер.)] входят в 
ваш сектор, – сообщил мне обер-лейтенант Кникмайер. Когда я услышал эти слова, 
меня охватило странное чувство и вспомнилась ночь 26 марта над Дуйсбургом. – 
«Берта» – «Канюку-10». Правый вираж на курс 280 градусов. «Курьер» на вашей 
высоте. Полный газ.

Я быстро сосредоточился на радиосообщении и почувствовал волнение, 
предшествующее поиску дичи. Отстают от строя поврежденные машины или те, кто, 
отбомбившись, догоняет товарищей. Тут Кникмайер снова вызвал меня и приказал 
сбросить скорость, поскольку я уже проскочил мимо британцев. Я убрал газ и 
выпустил закрылки: скорость уменьшилась.

– Вражеский самолет на высоте 12 000 футов идет тем же курсом в миле позади вас.
 Держите скорость 200 миль в час и смотрите в оба.

Держась почти на скорости срыва и не сводя глаз со светлого северного горизонта,
 я подпустил противника поближе. Наконец показалась крохотная тень. На этот раз 
я не дал ему шанса заметить меня и немедленно спикировал под него. Поймать 
врасплох – это уже половина успеха. Я совершенно успокоился, не спешил и 
продолжал подкрадываться все ближе. Вражеский бомбардировщик 
«виккерс-веллингтон» устало тащился к дому. Кникмайер доложил, что в моем 
секторе чуть севернее летит второй бомбардировщик.

В этот момент в наушниках зазвучал голос моего радиста:

– Герр лейтенант, стреляйте по крыльям. Мне жаль этих бедолаг.

Вспомнив собственный опыт, я не нашел в себе жалости и поймал левый двигатель 
бомбардировщика в перекрестье своего прицела. Расстояние уменьшалось: 150, 100, 
50 ярдов. Хвостовой стрелок выпустил первые очереди, но он не мог точно 
прицелиться, поскольку его пилот старательно избегал боя. Трассирующие пули 
рассыпались по небу, словно бусины разорвавшегося ожерелья. Я держался поближе 
к хвосту бомбардировщика и ждал благоприятного момента.

Когда вражеский самолет распростер крылья в левом вираже, я выровнял свой 
истребитель и дал очередь. Попал! Пламя охватило левый мотор бомбардировщика, 
но экипаж почему-то не спешил покидать загоревшуюся машину. Видимо, летчик 
выключил левый мотор и пытался уйти на одном моторе. Значит, я должен атаковать 
снова. Чтобы сравнять наши скорости, мне пришлось еще больше опустить закрылки. 
Британец оказался хитрым лисом и постарался избавиться от меня, балансируя на 
грани скорости срыва. Каждый из нас пытался лететь как можно медленнее, и я 
трепетал в небе, словно легкое перышко.

Наконец мое терпение иссякло, и я бросился в атаку. Хвостовой стрелок ждал 
моего приближения, наведя на меня тяжелые пулеметы. Я, в свою очередь, целился 
в него своими двумя пушками и четырьмя пулеметами. Мы открыли огонь 
одновременно, и, когда горящий бомбардировщик понесся к земле, я заметил, что и 
мой самолет подбит. В кабине запахло гарью, но пламени я не видел. Вдруг у меня 
заклинило руль высоты, и я сорвался в пике. Отвратительнейшая ситуация. Я 
выругался, а мой радист, видимо, принял ругательство за сигнал тревоги, ибо 
когда на высоте 3000 футов мне удалось взять машину под контроль, в кабину 
ворвался сильный поток воздуха. И неудивительно. Приняв пикирование слишком 
близко к сердцу, радист выпрыгнул, решив, что лучше висеть живым под парашютом, 
чем оставаться трупом в кабине. Я лишился радиосвязи, и о продолжении сражения 
не могло быть и речи. Чтобы привести «Дору» домой без радионаведения и 
сообщения координат с земли, оставалось полагаться на интуицию. Единственной 
моей надеждой был Кникмайер. Он, вероятно, заметил, что у меня проблемы, и 
известил соседние аэродромы. Через четверть часа полета между Рейном и Маасом я 
увидел вдали вспышки ракет – редиски, как мы их называли. Это «папаша» Хиттген 
делал все, что было в его силах, чтобы помочь мне обнаружить летное поле. На 
исходе ночи я, вспотевший от напряжения, но безумно счастливый, совершил 
посадку в Венло. Друзья встретили меня, бурно выражая радость, и сообщили, что 
мой радист благополучно приземлился и доложил о моей гибели и своем спасении.

Когда мы встретились, он простодушно сказал:

– Падая, вы так ужасно выругались, что я подумал, будто с нами покончено, и 
быстренько смылся.

– И даже не попрощался со мной, – заметил я.

– Герр лейтенант, я ведь спешил, но рад снова видеть вас живым.




Глава 6.