О том, что случилось после того, как меня привезли в госпиталь, рассказала 
медсестра:

– Ну и поволновали вы нас, герр лейтенант. В половине второго ночи в отделении 
зазвонил телефон. Сообщили, что сбит ночной истребитель, тяжело раненный пилот 
лежит без сознания в крестьянском доме. Вскоре вас привезли сюда, и наш главный 
хирург взял вас под свое крылышко. Мы вас подлатали, но летать вы больше не 
сможете. От жара сильно пострадали ваши глаза. Опухоль сошла, сожженная кожа 
сшелушилась с лица, и только тогда врач смог поднять веки и обследовать глаза. 
Одна из сестер разрыдалась от счастья, когда он сказал, что вы снова будете 
видеть.

Я преисполнился глубокой благодарности. Мне спасли не только зрение. Удалив 
множество осколков, врач сумел спасти мою левую ногу, так что спустя два месяца 
я снова смог ходить. Несмотря на ожоги второй степени, на лице не осталось ни 
единого шрама. И хотя боли еще были очень сильными, мое здоровье день ото дня 
улучшалось и ожоги затягивались новой кожей.

Я цеплялся за жизнь и наслаждался процессом выздоровления. Мысли все время 
возвращались к эскадрилье в Венло, к моим товарищам. Смогу ли я когда-нибудь 
снова летать? – с ужасом думал я, вспоминая слова медсестры. Наконец меня 
выписали из госпиталя. С ноющими конечностями и новым лицом я отправился в 
отпуск в Бад-Шахен.

Врач авиаотряда доктор Зике обследовал мои глаза и улыбнулся:

– Вам здорово повезло, дорогой Йонен. Через две недели вы сможете летать. Но 
постарайтесь больше не падать, не стоит искушать судьбу.

Командир эскадрильи назначил мне нового радиста, обер-ефрейтора Оштрайхера, 
типичного венца, добродушного и невозмутимого.

– Ну, что вы скажете, герр лейтенант? – приговаривал он, когда мы изучали 
смертоносный «шорт-стирлинг».

Каждый вечер я разрабатывал с молодыми летчиками способы нападения на 
бомбардировщик нового типа, а днем летал на своей новой боевой машине «Дора», 
привыкая к ней. Мои страхи скоро рассеялись, и я обрел уверенность в самолете.

Как-то теплым июльским вечером 1942 года командир (после консультации с врачом) 
назначил меня в оперативный отдел в качестве резерва сектора «Берта». 
Корректировщик поста наведения этого сектора, обер-лейтенант Кникмайер по 
телефону пожелал мне удачи в первом после катастрофы дежурстве. Назначение в 
резерв сулило мало шансов на боевой вылет, и в ту ночь я не ожидал схватки с 
томми, а потому был слегка удивлен, когда радист ввалился в мою комнату со 
словами:

– Собирайтесь, герр лейтенант. Враг летит. Парни уже в воздухе.

– Есть, – ответил я, копируя его венский акцент. – Действительно, следует 
поспешить.

Я спокойно оделся и приготовился. Бомбардировщики, летевшие над нашим 
аэродромом в направлении Рура, решив поприветствовать нас, сбросили несколько 
бомб. Пожарная команда была наготове и быстро потушила несколько мелких пожаров.


Командный пункт жужжал, как пчелиный улей. Все телефонные линии были заняты, и 
сообщения о сбитых бомбардировщиках встречались громкими радостными возгласами. 
Командир в это время летал в секторе «Берта», ближайшем к аэродрому. Этот 
сектор отличался наибольшим количеством вторжений, замечательным 
корректировщиком поста наблюдения и максимальным числом сбитых бомбардировщиков.
 Так случилось и в ту ночь. После второй победы Старик сообщил, что у него 
сильно повреждены крылья и мотор. Обер-лейтенант Франк немедленно взлетел на 
смену командиру. Однако бомбардировщики уже пролетели, и Франку пришлось целый 
час кружить над «Бертой» в ожидании их возвращения. Этот период ожидания всегда 
очень скучен. Необходимо соблюдать радиомолчание, так как радист в любой момент 
может получить приказ с земли. Первые возвращающиеся бомбардировщики наконец 
прервали томительное ожидание Франка, и, следуя примеру своего командира, он 
сбил два самолета противника. Тем временем мы с Ош-трайхером, уже сидевшие в 
«Доре», получили приказ взлететь и заняться арьергардом возвращающихся 
налетчиков, если Франка выведут из строя. Эта предосторожность оказалась 
разумной, ибо из-за неполадок с радиопередатчиком Франку пришлось совершить 
преждевременную посадку. Вот я и снова в воздухе, думал я, поднимаясь на 12 000 
футов, и на этот раз никаких зениток.

В июле ночи особенно светлые, и северное сияние оказалось роковым для британцев.
 Из восьмидесяти вражеских бомбардировщиков было сбито тридцать.