– Ихь… ихь, – торопливо ответил фашист, стоявший около пулемета.
     Гитлеровцы, перекинувшись еще несколькими словами, ушли.
     У меня так вспотели ладони, что от них отстала налипшая грязь. Вытирая 
холодными, но чистыми, будто умытыми руками лоб, я снова подумал: попались. И 
тут же разозлился на себя. Попасться мог один я, а сам, оказывается, все время 
думал о своих товарищах, подчиненных. Тутто и понял понастоящему командирскую 
долю – все время думать и переживать не только за выполнение приказа, задачи, 
но и за подчиненных. Даже в их отсутствие думал о них, потому что от того, что 
со мной случится в той или иной обстановке, зависят и их действия, а значит, и 
выполнение приказа, жизни многих и многих людей. Значит, нужно идти вперед, 
выполнять задачу.
     И эти слова «надо идти вперед» были для меня как команда, я напряг все 
силы и, не отрываясь от матушкиземли, отполз немного в сторону и двинулся 
дальше. Вскоре позади остались вторая, третья траншеи. Я вдосталь полазил вдоль 
них, определяя, какие из них уже имеют полевое заполнение, а какие еще пустуют.
     Для разведчика, преодолевшего оборону врага, открывается оперативный 
простор. Сразу стало легче, я встал в полный рост и, осматриваясь по сторонам, 
вздохнул полной грудью. К рассвету достиг восточной окраины Гаевки, где 
встретился со своими товарищами.
     – Какая точность! – сказал Шолохов. – Азимут – штука хорошая.
     – Ну, а теперь занять выгодное место для наблюдения, – еще как следует не 
отдышавшись, но радуясь успешному проведению ночной разведки, скомандовал я.
     Устроившись на чердаке заброшенного сарая, мы хорошо просматривали улицу и 
дорогу, идущую недалеко от Села. По дороге тянулась сплошная вереница машин и 
повозок. По обочине в липкой грязи, еле передвигая ноги, брели немецкие солдаты.
 Потом мы засекли расположение батарей, и шифрованная радиограмма понесла 
добытые нами сведения в штаб дивизии.
     Следующий день и ночь прошли спокойно. Мы засекли немало целей, уточнили 
места расположения резервов, штабов, артиллерии и все это передали в штаб. А 
рано утром гром артиллерийской подготовки возвестил о начале форсирования 
дивизией Буга. Тяжелые снаряды советской артиллерии рвались точно в 
расположении батарей гитлеровцев. Значит, наши радиограммы командованию были 
кстати. Передовой полк дивизии, сделав рывок с острова, зацепился за правый 
берег Буга.
     А в полдень мы уже стояли перед Боровиковым в одной из хат Гаевки и 
докладывали о ходе ночной разведки. По его мягкому, тронутому улыбкой лицу мы 
поняли, что он доволен нами. Мое командирское крещение прошло успешно.
     – Что же, – весело произнес Боровиков, – хвалить не стану, представляю вас 
всех к ордену Славы.
     
ВПЕРЕД, НА ЗАПАД!
     
     Наступление продолжалось, но левый фланг дивизии наткнулся на яростное 
сопротивление противника. Маневрируя, пехотинцы вклинились во вражескую оборону,
 прорвали ее и вплотную подошли к крупному населенному пункту, постепенно 
охватывая его с двух сторон.
     Чадный воздух пронизывали пересекающиеся трассы пуль – немцы вели 
кинжальный огонь. Всю окрестность заволокло плотным пороховым дымом, 
перемешанным с густой пылью. Казалось, что наступление захлебнулось.
     В этот ответственный момент боя особенно дружно и слаженно работали 
артиллеристы. Одни выдвигали из оврагов свои орудия на прямую наводку, в боевые 
порядки пехоты, другие в это время уже вели огонь по гитлеровцам. Мощность и 
точность огневого вала все нарастала.
     Стрелки, чувствуя надежную огневую поддержку, снова усилили нажим. Теперь 
требовалось еще одно усилие, и боевое счастье было бы на нашей стороне.
     В этой суматохе боя жизнь разведчиков шла своим чередом. Они, как всегда, 
находились впереди. Но ведь и разведчики в эазисимости от обстановки меняют 
характер своих действий. В этом который раз меня убеждал боевой опыт.
     Так случилось и сейчас. Используя дымовую завесу, мы незаметно, вдоль 
железнодорожного полотна, проникли к станции Торосово и сразу же открыли 
сильный огонь.
     Гитлеровцы, ошеломленные нашим внезапным появлением, в панике бросили 
оружие и побежали. В стройной, слаженной обороне противника появилась первая, 
еще маленькая, брешь. Надо было расширить ее, нарушить устойчивость немецких 
позиций.
     – Вперед! – скомандовал я. – Шолохов, отрезать немцам отход!
     Блеснув серыми глазами, Николай вскочил и по ползущей изпод ног крупной 
гальке выбрался на высокую насыпь, скатился на ее противоположную сторону и 
устремился к водонапорной башне.
     – Скорей, Коля! – кричу ему вслед. – Скорей! Ведь если Шолохов успеет 
ударить по отступающим немцам, они не смогутзакрыть брешь.
     Но не хуже нас понимает это и противник. Ктото из разведчиков крикнул:
     – Немцы!
     Секунда, нужна только одна секунда, чтобы самому увидеть и оценить 
изменившуюся обстановку и принять новое решение. Прямо на нас вдоль железной 
дороги движутся несколько десятков фашистов. Свист пуль, треск заглушил все 
вокруг. Что делать? Немедленно отвечать? Но тогда они метнутся за насыпь, а там 
– Шолохов. Нет, нужно дать ему возможность выполнить задачу. И мы молчим еще 
секунду, а может, и пять – не знаю. Время как бы остановилось. Немцы прут прямо 
на нас – видно, они убеждены, что мы струсили.